— Чепуха, миссис Полгри, — перебила ее Селестина. — Конечно, я привезла ее домой, как же иначе!
— Она потом вас поблагодарит, — заверила я ее.
— Мисс Ли, — сказала Селестина серьезным тоном, — вам необходимо будет проявлять осторожность, воспитывая этого ребенка. Она лишилась матери… совсем недавно. — Губы ее задрожали. Она улыбнулась мне. — Это было так недавно, и трагедия еще не забылась. Она была моей близкой подругой.
— Я понимаю, — ответила я. — Я не буду с ней слишком строгой, но, мне кажется, девочке нужна дисциплина.
— Будьте осторожны, мисс Ли. — Селестина подошла ко мне и положила ладонь мне на руку. — Дети — такие деликатные существа!
— Я сделаю для Элвиан все, что смогу.
— Я желаю вам успеха. — Она улыбнулась и, повернувшись к миссис Полгри, сказала:
— Я поеду домой. Я хочу вернуться до темноты.
Миссис Полгри позвонила, и в комнату вошла Дейзи.
— Проводи мисс в ее комнату, Дейзи, — распорядилась она. — А мисс Элвиан выпила свое молоко?
— Да, мэм, — был ответ.
Я пожелала спокойной ночи Селестине Нанселлок, которая вместо ответа лишь наклонила голову, и вслед за Дейзи вышла из комнаты.
Я вошла в классную комнату, где Элвиан сидела за столом и пила молоко. Она сделала вид, что не заметила моего появления.
— Элвиан, — сказала я, сев рядом с ней, — если мы хотим быть друзьями, нам лучше постараться понять друг друга. Тебе не кажется, что это было бы разумно?
— А почему меня должно это волновать?
— Конечно же, тебя это должно волновать. Нам обеим будет лучше, если мы будем друзьями.
Элвиан пожала плечами.
— Если мы не станем друзьями, вам придется уехать, только и всего. У меня будет другая гувернантка. Мне это безразлично.
Она посмотрела на меня торжествующим взглядом, и я поняла, что смысл ее слов сводился к тому, что я не более чем нанятая ее отцом прислуга, которая должна плясать под ее дудку. Меня невольно передернуло. Впервые я осознала, что должны чувствовать люди, чей хлеб зависит от доброй — или злой — воли других людей.
В ее глазах было злорадство, и мне захотелось ударить ее.
— Тебе это не должно быть безразлично, потому что гораздо приятнее жить в согласии с окружающими нас людьми, чем в постоянных ссорах с ними.
— Какое это имеет значение, если эти люди не всегда с нами, если их просто можно отослать прочь.
— Доброта важнее всего на свете.
Она улыбнулась — не мне, а своей чашке, — и допила молоко.
— Так, — сказала я, — теперь пора спать.
Я встала вместе с ней, и она заявила:
— Я сама лягу спать. Я уже не младенец, к вашему сведению.
— Может быть, ты показалась мне маленьким ребенком, потому что тебе еще так многому надо научиться.
Она подумала немного и пожала плечами.
— Спокойной ночи, — сказала она, как бы давая мне понять, что мои услуги ей больше не понадобятся.
— Я зайду сказать спокойной ночи, когда ты будешь в постели.
— В этом нет нужды.
— Тем не менее я это сделаю.
Она открыла дверь в свою комнату, я же повернулась и пошла к себе.
Я чувствовала себя очень подавленной, потому что начала понимать, как мне с ней будет трудно. У меня не было опыта общения с детьми, и раньше, думая о них, я представляла их себе очаровательными послушными существами, забота о которых была сущим наслаждением. Здесь же все было иначе. И что меня ждет, если будет решено, что я не справляюсь со своей задачей? Что бывает с обедневшими девушками из хороших семей, когда им не удается угодить их хозяевам?
Я могла бы поехать к Филлиде. Я могла бы стать одной из тех незамужних тетушек, которые должны всем угождать, потому что их благосостояние зависит от милости их обеспеченных родственников. Нет, это было не для меня, я не смогла бы так жить. Если здесь я потерплю неудачу, мне придется искать другое место.
Я сознавала, что была напугана своим первым разговором с Элвиан. До этого мне не приходило в голову, что я могу не справиться со своими обязанностями. Что я буду делать, если, скитаясь из одной семьи в другую, я так и не научусь управляться с детьми? Мне хотелось броситься на кровать и разрыдаться, оплакивая свое положение, свою беспомощность перед лицом жизни, чья жестокость лишила меня родителей и оставила один на один с чужими людьми.
Но плакать было нельзя. Появившись перед Элвиан с заплаканными глазами, я бы расписалась в своем поражении перед этим избалованным ребенком. Нет, любое проявление слабости означало бы проигрыш в той войне, которая была неизбежна между нами.