Наружные шторы на окне были опущены, чего я раньше никогда не замечала. Я была уверена, что несколько часов назад они были подняты, так как, в силу появившейся у меня с некоторых пор привычки, я взглянула на эти окна, когда перед этим подходила к окну.
Шторы были из какого-то тонкого материала, поэтому через них был совершенно ясно виден свет, горящий в комнате. Это был слабый свет, но в его реальности сомневаться не приходилось. К тому же я видела, что источник света передвигается по комнате, как будто кто-то ходит по ней со свечой в руке.
Я стояла у окна, не в силах оторвать взгляда от этой таинственной и жутковатой картины, как вдруг за шторой появился силуэт. Это был силуэт женщины.
— Это Элис, — произнес рядом со мной чей-то голос, и я поняла, что сама невольно сказала это вслух.
«Боже мой, я брежу, — подумала я. — Мне все это кажется».
И тут я снова увидела силуэт женщины, стоящей за шторой. Я вцепилась дрожащими пальцами в кромку подоконника и, не отрываясь, смотрела на мелькавший огонек. Я уже готова была позвать Китти или Дейзи или самой броситься к миссис Полгри, но мысль о том, как глупо я буду выглядеть в их глазах со своими страхами и фантазиями, отрезвила меня. Я не двинулась с места, продолжая наблюдать за мерцающим за шторой светом.
Через некоторое время он погас, но я еще долго стояла у окна, вглядываясь в темноту. В гостиной по-прежнему играли вальсы Шопена, а я стояла на своем посту, пока не замерзла, но больше ничего уже не увидела.
Когда я легла в постель и после долгих стараний мне наконец удалось уснуть, мне приснилось, что в мою комнату входит женщина в черной амазонке с голубыми манжетами и говорит мне: «Меня не было в том поезде, мисс Ли. Подумайте, где я. Вы должны найти меня».
Даже сквозь сон я слышала шепот волн в бухте, а проснувшись, сразу подошла к окну и посмотрела в него. Уже почти совсем рассвело, и мне были хорошо видны окна комнат, чуть больше года назад принадлежавших Элис. Наружная штора спальни была поднята. Я отчетливо видела красивые занавеси из голубого бархата, висящие на окне.
Прошло около недели, прежде чем я наконец увидела Линду Треслин. Было начало седьмого. Мы с Элвиан отложили свои книги и пошли в конюшню взглянуть на Баттеркап, которая в этот день растянула сухожилие. У нее уже побывал ветеринар, который поставил ей припарки. Элвиан была по-настоящему огорчена, и меня это радовало, как и любое другое проявление ее добрых чувств.
— Не волнуйтесь, мисс Элвиан, — успокаивал ее Джо Тэпперти, — и недели не пройдет, как Баттеркап поправится, вот увидите! Джим Бонд — лучший лошадиный доктор во всем свете, уж вы мне поверьте.
Элвиан воспряла духом, и я сказала ей, что завтра она будет ездить на Черном Принце. Она обрадовалась, так как знала, что Черный Принц — серьезная лошадь, которой она должна будет показать все свое умение, и я с удовольствием отметила, что она совершенно избавилась от своего панического страха перед лошадьми.
Мы вышли из конюшни, и я взглянула на часы.
— У нас есть полчаса. Хочешь погулять по саду?
К моему удивлению она сказала, что хочет, и мы пошли по аллее.
Плато, на котором стоял Маунт Меллин, было примерно в милю шириной. Склон, спускавшийся к морю, был довольно крутой, но по нему было проложено несколько зигзагообразных дорожек, которые облегчали спуск. Садовники трудились здесь на совесть, и результатом их усилий и выдумки был действительно прекрасный парк, засаженный великим множеством разнообразных цветущих кустарников. В нескольких местах были устроены увитые зеленью беседки, окруженные высокими кустами роз. Даже теперь, в начале осени, воздух был наполнен их нежным ароматом.
Сидя в такой беседке, можно было любоваться морем, а позади нее открывался величественный вид на дом — эту громаду из серого гранита, стоящую на плоской вершине холма, словно неприступная крепость.
Мы спустились по одной из благоухающих розами дорожек, ведущих к морю, и оказались на уровне беседки, в которой неожиданно для нас обеих увидели двоих людей. Первой их заметила Элвиан, а затем и я, обернувшись на ее невольный возглас, увидела их. Они сидели, почти прижавшись друг к другу, на скамейке под увитым розами сводом беседки. У нее были темные, почти черные волосы, и она была невероятно хороша собой, с правильными, четко вылепленными чертами лица. Ее прическу покрывал прозрачный газовый шарф, усыпанный блестками. Мне пришло в голову, что она была похожа на персонаж из «Сна в летнюю ночь» — может быть, даже на Титанию, хотя я всегда представляла ее себе светловолосой. У нее был тот тип красоты, который притягивает к себе взгляды, как магнит иголки. На нее просто нельзя было не смотреть, хотелось вам этого или нет, ей просто нельзя было не восхищаться. Ее светло-лиловое платье из какого-то легкого материала, похожего на шифон, было заколото у ворота большой бриллиантовой брошкой.