Буквы дня выбирали путем обычной жеребьевки: тянули вслепую из мешочка бумажку. Конечно, мягкий и твердый знаки, а также «ы», «й» исключить пришлось изначально, по вполне понятной причине: с ними много не наиграешь. Позднее, к их собственному недоумению, пришлось исключить и первую букву алфавита – «а», такую гордую, кто бы мог подумать. Оказалось (опытным путем), что на «а» далеко не уедешь.
Проснулись поутру:
– А!
– А!
Потом пальцем на краски дня:
– Акварель!
За завтраком еще как-то что-то:
– Апельсин, арбуз…
Не развернуться. Потом узнали, почему такая незадача: все самостоятельные слова, начинающиеся на букву «а» в русском языке, заимствованные. Без заимствований не обойтись, но яркую картину из них не составишь. Хотелось же им веселья, умственных поисков, но не распевного воя: «Аааааа».
Каждая буква вносила свое настроение.
От дня на букву «о» рты у них круглились, лица принимали особое выражение удивленной простоты, смешанной с упрямством деревенщины.
– Отоспалась?
– Отрадно однако!
– Отмоем овалы обличий!
– Очи ототрем!
– Отчистим оное! (Указывалось на зубы.)
– Обольемся!
С такими словами вступали в бодрствование.
– Откушаем?
– Оладушки обалденные.
– Отца обслужи. Он, отметь, отстраненно отдыхает от отчаянной оргии.
Родители хохотали. Оргия – это ночные посиделки с дачными соседями, анекдоты, байки. Подходящее слово нашли дочери!
– Остановись! Обидишь отца. Отгонит от оладий, окорока, оливье.
– Отпусти отроковице, отче!
– Идите, идите, отроковицы! – смеялся папа. – Дайте позавтракать спокойно.
И они принимались за истории:
– Однажды ослепительная Ольга отъезжала от Оренбурга отдыхать. Оторваться. Оттанцеваться. Отчеты основательно осточертели. Однако общие отрицательные отзывы об Онежском озере озадачивали.
Олег отметил ошеломляющее обаяние Ольги. Они оказались одни. Он обидно оглядывал Ольгу. Она отвернулась.
– Отойдем?
– Обалдел?
– Отчего, Оленька? Отпуск, озеро, очарование… Обожаю!
– Обидно, Олежек. Отпусти!
– Ооо! – орал Олег. – Оооо!
– Окаянный! Отстань! – отталкивала Ольга.
Она отскочила от Олега, отбежала.
Осмотр окрестностей озера окончился.
Она отчаянно отметила: «Оскорблена!»
– Ошибся, осознал, – отозвался ошарашенный Олег.
Он окончательно отрезвел.
– Отвали, – огрызнулась Ольга.
– Одна останешься, – обещал Олег озлобленно.
Ольга отошла. Она ощущала отвращение.
После этого Манечкиного рассказа, гордо зачитанного перед родителями и соседями – участниками вечерних «оргий», возникло недоумение: уж очень взрослую ситуацию описала отроковица.
– Сама-то поняла, про что сочинила? – спросил папа.
– Он к ней лез, они поссорились, – дернула плечиком Маня. – Подумаешь.
– Там же все на «о», пап, – вступилась Ленка, – поэтому такие слова.
Родители немножко успокоились. Соседи же дружно постановили: писательницы растут. То есть просто уже совсем готовые сочинительницы.
Существовала в их с сестрой активах еще много-много игр, связанных со словом и фантазиями на его тему. В одной из них – самой трудной для Лены – всегда побеждала Манька. На первый взгляд, все казалось предельно простым.
Подбираешь такое слово, чтобы, отнимая от него по буковке, получилось осмысленное повествование. Его можно понять сразу и – домыслить, допридумывать. Тут прежде всего требовалась скорость мысли и богатство воображения.
Например, слово «ябеда». Разложим, как диктуют правила игры, по буковкам:
я – беда – еда – да – а
Получается рассказ о человеке, страдающем ожирением:
Я (сам для себя) – беда.
(Моя главная беда) – еда.
– Да? (Знаки препинания очень помогали в драматургической составляющей повествования.)
Теперь представим, что слушающий понимающе кивнул:
– А! (Понял, мол, истоки проблемы.)
Маня с дикой скоростью находила подобные слова. Ленка пыжилась, злилась, но злость не давала ровным счетом ничего: результаты ее потуг яркостью не отличались.