Выбрать главу

Когда она открыла глаза, человека уже не было.

Наверное, померещилось, подумала Бесси. Однако в глубине души она понимала, что видела Эвандера Дорси. Он пополнел, поседел, но все же это был он. Когда Керри позвала ее со сцены, она нацепила улыбку и шагнула в освещенное пятно, однако мысль о том, что она, возможно, видела Эвандера, не давала Бесси покоя весь вечер.

Когда они пели вместе с Керри старую, всеми любимую песню «Саммертайм», Бесси бросила взгляд на Лизель, сидевшую за столом. Девушка пила содовую и не отрываясь смотрела себе под ноги. Ее лицо было печально.

Эта девочка больше не ребенок, и очень скоро ей придется узнать правду. Она совершенно не походила на негритянку с точки зрения британцев, но на юге США немедленно распознали бы, кто она, и Бесси знала по опыту, что девушка могла родить детей черных, как африканские рабы.

Да, девушке надо рассказать всю правду, но Керри не сделает этого. У Керри и так полно трудностей, они преследуют ее каждый день. Кто-то другой должен поговорить с Лизель. Но кто?

Закончив песню, Бесси поклонилась и едва успела удержать изрядно напившуюся Керри от падения со сцены.

Через некоторое время Лизель помогла матери выйти из клуба и села с ней в такси. Она настолько устала, что не заметила чернокожего, стоявшего у бокового выхода из клуба. Если бы она обратила на него внимание, то сообразила бы, что уже видела его днем у дверей студии.

Эвандер наблюдал, как его дочь садится в такси. Он подошел к автомобилю, в котором сидели три белых человека.

– Да, это точно она. Мне надо было удостовериться. – Он зажег свою трубку, с трудом удерживая ее в искалеченных пальцах. – Это моя девочка, я не ошибаюсь. Она похожа на мою сестру.

Трое белых людей в машине кивнули.

Эвандер выпустил облако дыма и поднял руку с трубкой, словно продолжая разговор. Однако никого не интересовало то, что он собирался сказать. Он вытащил плоскую фляжку, сделал большой глоток дешевого коньяка и тихо засмеялся про себя: «Лизель! Эта сука назвала ее именем моей мамы».

Глава 35

Прошло два месяца со дня завоевания Ист-Энда близнецами. Бриони приняла тот факт, что мальчики стали мужчинами. Она почти ничего не знала об их повседневных занятиях. Решив ни во что не влезать, она с головой окунулась в реставрацию дома «Бервик Мэнор», в войну служившего госпиталем. «Мэнор» значил для нее очень много – он был вершиной ее достижений. Там собирались почти все, кого она хотела видеть, и она мечтала, чтобы это возобновилось. Осматривая дом, она чувствовала легкий трепет предвкушения. Разрушения были не такими уж страшными, если приглядеться внимательно. В основном пострадали ковры и обои. Лепнина, деревянные и мраморные стенные панели все еще оставались в превосходном состоянии. В одной из верхних спален, где немало бессонных ночей провели министры правительства, она нашла письмо, засунутое за шкаф из орехового дерева. Бриони прочла его.

Оно было адресовано офицеру авиации Байрону. Писала его жена Джульетта. Читая, Бриони улыбалась. Признания в любви. Страстные просьбы беречь себя. Маленькие смешные рассказы про детей. Милое послание, написанное красивым почерком. Бриони словно видела эту женщину, ее облик, ее мысли, ее дом. Она надеялась, что офицер авиации Байрон вернулся домой.

Бриони села на незастеленную кровать, скомкала письмо и попыталась понять, каково это – вот так любить мужчину.

Иметь от него детей, смотреть за его домом – просто посвятить свою жизнь одному человеку и его детям. Для нее это было нечто странное. Она не могла представить себя замужем при той жизни, которую вела. Бернадетт вышла за Маркуса и превратилась в домашнюю рабыню. О, ей это нравилось, и Бриони понимала и уважала ее чувства. У Бернадетт были ее девочки, Маркус и дом, и она о них заботилась. Бернадетт хватало для счастья уже одного созерцания своей благополучной семьи. Она неусыпно заботилась о том, чтобы еду подавали вовремя и чтобы вообще все ее хозяйство шло по раз навсегда заведенному распорядку.

Ну, для Бриони все это делала Кисси, а до нее – миссис Хорлок. Если бы Бриони приходилось торчать дома и ждать, когда мужчина влетит туда, как вольный ветер, и вылетит, когда ему захочется, она просто сошла бы с ума.

Она снова посмотрела на письмо. Адрес отправителя – Нортумберленд. Она сунула письмо в карман. «Я отправлю его этой Джульетте Байрон, кем бы она там ни была. Может, она хочет получить письмо назад. Особенно если офицер авиации Байрон не вернулся домой».

Она услышала какой-то шум. На верхней ступеньке лестницы стоял мужчина. В полумраке она не сумела различить его лица. Но когда он вошел, Бриони приложила руку к груди, на миг испугавшись.

– Бог мой! Это ты, – прошептала она.

– Удивилась? – Голос этого мужчины никогда не менялся, и Бриони словно перенеслась назад на много лет, когда впервые увидела темноволосого паренька в новом мешковатом костюме и услышала его мальчишеский басок.

– Томми. Томми Лейн. Не ожидала увидеть тебя здесь!

Томми улыбнулся своей непринужденной улыбкой, которую она так хорошо знала. Хотя они в течение многих лет постоянно общались по телефону, встретились они за это время всего два раза, и то случайно, а при встречах соблюдали официальную вежливость. Теперь Томми здесь, в «Мэноре», и она поняла, что для этого есть веская причина.

– Но ты хоть чуточку мне рада?

Бриони улыбнулась.

– Давай спустимся на кухню, и я приготовлю нам кофе.

Они молча спустились по лестнице. Оба чувствовали, что их по-прежнему тянет друг к другу. Надвигавшаяся гроза усиливала напряжение.

Бриони поставила чайник на плиту и повернулась к Томми:

– Кофе черный. Боюсь, здесь нет молока.

Томми сел за протертый до блеска стол и впился в нее взглядом. Бриони невольно вспыхнула под его изучающим взором, и Томми громко расхохотался.

– Да, я видел всякое, но чтобы Бриони Каванаг покраснела? Такое переворачивает все мои представления о жизни!

Она улыбнулась.

– Это от неожиданности. Ведь прошло столько времени. Ты решил нанести мне дружеский визит?

Лицо Томми сделалось серьезным. Он встал, подошел к Бриони и положил руки ей на плечи. Глядя сверху вниз в бездну ее зеленых глаз, он сказал:

– Настолько дружеский, насколько ты захочешь, Бриони.

Томми смутился, да и она тоже. Он пришел – живое воспоминание о ее прошлом, ее юности, ее прежней жизни. Казалось, она получила чудесный подарок, который ждал, когда его распакуют.

Новое чувство охватило ее при первом ударе грома. Оно зародилось в низу живота и постепенно распространилось теплом по всему телу. Она впервые за всю свою жизнь ощутила, что не может говорить, не может произнести ни слова, чтобы не выдать своих чувств.

Она приоткрыла губы, и Томми обнял ее и крепко поцеловал. Он с силой протолкнул свой язык ей в рот, и Бриони ответила ему страстными поцелуями. Их тела, соприкасаясь, словно открывали друг друга заново. Томми уложил Бриони на стол, она обвила стройными ногами его талию и приподнялась ему навстречу, наконец открыв в себе ощущения, о которых знала только от других женщин. Никогда прежде она не думала, что сможет пережить такой экстаз.

Она впивалась ногтями в спину Томми, ее крики оглашали пустой дом. Молния осветила кухню, позволив любовникам разглядеть друг друга. Она услышала, как он застонал, и почувствовала, что сердце его бешено забилось. «Нельзя дать этому остановиться, – подумала она. – Не обманывай меня». И оно, это чувство, ее не обмануло. Она ощутила приближение оргазма, ощутила мужскую твердь Томми внутри себя. Так вот как это бывает! Наконец-то! Она вцепилась ему в плечи, втягивая его в себя все глубже и глубже. Они вместе содрогнулись и застонали, завершив любовный акт в едином порыве. Бриони почувствовала пот Томми у себя на лбу. Он держал ее, прижимал к себе нежно и крепко, и они оба слышали, как громко бьются их сердца.

Бриони поцеловала Томми. Короткие поцелуи – в глаза, щеки, губы. Она гладила его лицо своими крошечными ручками и понимала, что наконец-то познала все. Познала то, что влекло Керри к Эвандеру, Берни – к Маркусу, то, что заставило Джульетту Байрон написать такое письмо своему воюющему мужу. Бриони позавидовала женщинам, которые постигли всю глубину ощущений еще в молодости, когда они могли следовать за своей звездой. Бриони было сорок семь лет, но сейчас ей казалось, будто она родилась заново.