Гнездо Макоши гордилось восьмигранной башенкой над основным срубом, крыша выслана золоченой деревянной чешуей, наверху вместо конька — утица. Частокол, огораживающий двор, начинался не меньше чем в двухстах саженях от терема. Само святилище было еще дальше, на холме, но Моревна сразу свернула к жилым постройкам. Взопрела пока шла от перепутья.
— Какие гости! — Премудрая жрица Матери Справедливости вышла встречать на крыльцо, едва Марья миновала привратные столбы. — Здравствуй, Знающая! — махнула поясной поклон, когда та достигла крыльца.
— Здравствуй, Пряха! — Ответила ей Моревна тем же.
— Заходи.
В сенях подруги обнялись. Марья перевела дух.
— У-уф! — устало выдохнула она. — Аж, спину заломило!
— Что, смутный путь плутает? — Забеспокоилась служительница Макоши.
— Нет, — отмахнулась гостья, — притомилась, пока к тебе от камня брела. Одежа, вон, пропылилась вся.
— Так мы сейчас баню справим. Пока станешь париться, я пироги заведу.
— Недосуг мне мыться-париться. Да и пирогов, пожалуй, не придется поесть…
— Вот, еще! — Елена подхватила подругу под руку. — Мы с тобой сколь лун не виделись?
— С травня.[2] — Напомнила та.
— Ну, тот раз не считается. Так что проходи, располагайся. Сначала баня — после разговор.
Еще раз, оглядев свой потемневший от пыли наряд, Марья сдалась.
— Уговорила!
Только, когда, напарившись, сели пить медовый квас, она завела с хозяйкой разговор о главном.
— Палагия из Торжца у тебя ныне?
— У меня. Только нынче на дальний починок ушла. А ты никак об оборотне выспрашивать явилась? — Догадалась жрица.
— О нем. Верный ли слух?
— Боюсь, верный. — Служительница Макоши стала серьезной. — Повитуха, хоть баба и молодая, да дошлая. Не первые роды принимала. Но тут, как щенка мертвого вынула, спужалась, да и дернула прямиком в степь. Тем и спаслась! К себе домой в Торжец идтить опасается. Оставила ее пока при Гнезде обретаться. Даром хлеб не есть, а работа всегда найдется.
— Да уж ты, любому работу приищешь. — Усмехнулась Марья.
— По труду и честь!
— Ладно, труженица, напоила-накормила меня, ан пора назад отправляться. Гости у меня в тереме дожидаются, да не больно терпеливые.
— Это кто же?
— Князь Даромир со воеводою.
— Ах, Даромир! — Елена Ольгердовна многозначительно хмыкнула. — Ну-ну, передавай поклон им обоим. Как там, Сувор на здоровье не жалуется? Пупок в другой раз не развязался?
— Вроде нет, а был случай?
— Был. — Елена рассмеялась, припоминая. — Умных людей кони носят, а есть дурни, что коней на себя громоздят… — Жрица рассказала, как несколько седьмиц назад вежский воевода на спор пытался поднять жеребенка, да живот надорвал. — Грыжу-то я старику вправила, а вот мозги — сомневаюсь!
Марья посмеялась вместе с подругой.
— Князь бает, Буриджи-хан в поход на Вежу хазар созывает. А перед большим походом, вроде, решил сам до Торжца пути разведать. Может и город захочет на зубок попробовать. Ты у нас кощунья знатная, не подскажешь, где бы нам зверя сего подстеречь?
— Тут и колдовство не надобно. Хан ваш и впрямь в Торжец подался, да только не напрямки. Решил наперед в стойбище к ногаям заглянуть. На Залесской дороге странники его видели.
— К ногаям? — Переспросила Марья. — Щенков своих, что ли проведать?
— Все может быть. От их кибиток до Торжца два дня хорошей скачки. Но Буриджхан, помяни мое слово, гнать не станет, поведет дружину вдоль реки, камышами.
— Что ж, спасибо за хлеб, за совет. Засиделась я. Смутные пути изменчивы, как бы еще к утру возвернуться.
— Иди уж. Поберегись на охоте-то. Волкодлаки ныне пошли злые, верткие!
— Ничего, милостью богини, управимся.
Моревна поднялась с лавки, оправляя платье. Поклонилась домовым и хозяйке за прием. Пряха вышла проводить подругу. На крыльце та вдруг остановилась.
— Даромир замуж меня звал. — Произнесла без связи с предыдущим разговором.
— А ты?
— Отказала. — Марья устремила взгляд на убегающую за ворота тропку.
— И правильно. Твоей Хозяйке свадебные песни не по нраву.
— Ну, счастливо оставаться.
— Что, даже не поведаешь, как князь отказ твой принял?