Толпа загудела при виде приближающихся кавказцев. Многие из пленных шли опустив головы. Руки им развязали и поставили на верхней ступеньке у магазина. Иноземцева спустилась вниз, стояла среди сельчан в толпе и разговаривала с людьми. Это обстоятельство, как заметил Светлов, сильно нервировало Горина. Тот бегал, как заведенный вокруг кучки людей, окруживших Анну Николаевну. Павел поймал Юрия за плечо:
— Ты чего такой?
Тот повернул голову:
— А если среди них купленный есть? Ведь ее же прирежут в толпе. Покушения уже были.
Павел рассудительно сказал:
— Не думаю. При всех не решатся, не все же купленные. Но на всякий случай давай вместе следить.
Они протолкались через толпу и встали рядом с Иноземцевой. Из толпы степенно вышел мужик лет сорока. Ткнул в одного из кавказцев пальцем и рассказал:
— У нас с бабой в прошлом году морковь хорошо уродилась. Ну моя, само собой, решила на рынок съездить в город. Продать излишки. Сама знаешь, Анна Николаевна, как сейчас деньги выдают. Этот пришел к нам вечером и сказал, чтоб мы ему морковь продали, он–де в городе палатку держит. Цену дал смехотворную и мы отказались. Он что–то пробормотал по–своему и ушел. Он в деревне с одной бабенкой долго жил и мы не думали ни о чем плохом. Баба моя с зятем поговорила, у того машина. Витька обещал приехать и баба собралась. Морковь в мешки поклали и на лужок перед домом вытащили, чтоб побыстрей погрузить. А этот ирод по всей моркови на грузовике проехал. Два мешка загубил. Баба неделю ревела…
Иноземцева выслушала внимательно весь рассказ. Подумала и спросила толпу:
— Есть еще претензии к этому человеку?
Оказалось, что в деревне есть еще шесть человек несговорчивых, с которыми кавказец поступил примерно также: одним порубил капусту топором, другим полил бензином предназначенную для продажи картошку. Были и такие, кто, испугавшись, сдавал ему овощи за бесценок. Они тоже говорили о своей обиде. Старенькая бабулька, подойдя к Иноземцевой вплотную, сказала:
— А у меня они жили нынче целую неделю. Дом–то большой у меня. Хозяйничали, как в собственном дому. Грязи натащили, а мне теперь и не убраться по–хорошему. Раньше, подмету маленько и снова у меня чисто, а теперь, как в хлеву. А этот безбожник икону стащил. Пусть возвращает, она мне еще от матушки досталась.
Анна быстрехонько сообразила, что заниматься женскими делами на Кавказе позором считается, но сказала:
— Они вам, бабушка, сегодня весь дом вымоют. И икону он тебе вернет. Или заплатит хорошо.
В толпе сразу же загудели:
— Тогда и нам пусть платит за разбой!
Иноземцева подняла руки:
— Я согласна с вами. — повернулась к кавказцу, — Все слышал? Плати людям.
Тот ответил:
— Денег здесь нет столько. Они у меня в городе. Я согласен заплатить, если потом отпустят. Только пусть полы не заставляют мыть.
— Условия сейчас ставишь не ты, а они. Полы вы вымоете, чтобы в следующий раз ты сто раз подумал, прежде чем в чужой дом врываться. И икону вернешь!
— Икону не могу.
— Почему?
— Она уже продана.
— Выкупишь!
— Но я уже не куплю ее за ту цену, за какую продал!
— Это твои проблемы.
Кавказец подумал: «Ничего я вам платить не буду. Как только выпустите, так и исчезну». Анна, как будто читая его мысли сказала:
— Тогда пиши письмо кому–нибудь из своих в городе, пусть присылают выкуп и икону. После передачи денег и иконки тебя отпустят. А пока поработаешь в деревне на тех, кого ты обидел ни за что.
Толпа довольно загудела, а кавказец заметно сник. Остальные заволновались. Иноземцева снова заговорила:
— Люди! Есть среди них еще виноватые?
От толпы отделилось сразу несколько человек. Загомонили разом:
— Настоящих–то злодеев здесь нет! Где Мансур? Где чернож… с длинным носом?
Анна опять подняла руки:
— Мансуров сбежал, бросив свое войско. Прямо в грязную канаву сиганул и сейчас находится где–то в лесу. Будьте осторожны, он вооружен. А те трое, о которых вы говорите, у нас в камере сидят. У меня к ним особые счеты. Я их шесть лет искала.