Светлов помолчал, а затем снова спросил:
— Что она с черными сделает?
Горин погрыз стебелек травинки, потом ответил:
— Не знаю. Я бы пристрелил не задумываясь. Ее Ванюшке всего одиннадцать лет было.
Оба замолчали, поглядывая на склоненную женскую фигурку. Наконец Иноземцева встала и подошла к ним:
— Сейчас отдам ребятам распоряжения и поедем домой. Устали, Павел Юрьевич?
— Да нет. Вот интересного много увидел и услышал. Теперь перевариваю.
— Это хорошо.
Анна отошла к боевикам, что–то объяснила им. Трое остались у догоравшего костра, остальные расселись по машинам и поехали в город. В «Джип» Иноземцевой сели еще двое ребят, кроме Горина. Иноземцева развезла ребят по домам, несмотря на их протесты:
— Анна Николаевна, мы дойдем! Да не беспокойтесь вы!
На что женщина отвечала:
— Вы устали, а мне не трудно. Отдыхайте теперь, сил набирайтесь! Нам еще столько предстоит сделать.
Потом они остались в машине вдвоем. Светлов спросил:
— Вы сейчас куда?
Иноземцева вздохнула:
— В милицию. Люди с накопившимися вопросами подойдут, а я должна дать ответ всем. Вот сейчас переоденусь и поеду. Вы со мной или хотите с Коломенцевым поговорить?
— Если вы не возражаете, я хотел бы немного отдохнуть, а потом сам приду в милицию.
Она внимательно взглянула на него:
— Хотите попробовать сбежать?
Светлов усмехнулся:
— Ну нет! Сейчас меня отсюда можно только насильно выгнать. Я хочу разобраться во всем сам. Хочу понять, что же такое заставило людей взяться за оружие в мирное время?
Анна грустно улыбнулась:
— Попробуйте. Может и поймете…
Анна представила Светлова своей домоправительнице и отправилась в милицию. Едва только машина Иноземцевой отъехала от дома, как Павел вскочил с дивана и вышел на кухню. Нина Васильевна что–то помешивала в кастрюльке и обернулась:
— Вы что–то хотели?
— Расскажите мне о хозяйке этого дома. Почему она так ненавидит кавказцев? Я прошу не из праздного любопытства, поверьте! Я хочу понять то, что сейчас происходит!
Павел заглянул в растерянное лицо женщины и попросил:
— Нина Васильевна, пожалуйста, расскажите мне, что видел ваш муж в апрельский день шесть лет назад?
Женщина выключила газ и устало опустилась на стул напротив оперативника:
— Значит, вы уже где–то слышали. Мне больно вспоминать об этом, но я расскажу вам все. Вы кажетесь мне человеком порядочным… Той весной Аня из тюрьмы досрочно освободилась. Да и то сказать, сидела, уж если разобраться, ни за что. Так многие и тогда, да и сейчас считают. Скотом он был, этот Алим Мансуров, а не человеком. То, что у Ани отец прикован к инвалидной коляске по их милости и сестренка изнасилована была зверски этими подонками, про то на суде ничего не говорили. Коломенцев вызывал свидетелями лишь тех, кого к рукам прибрал. Старый прокурор с ним в одну дудку дул. Сейчас здесь новый появился и слышала я, что с Коломенцевым он не ладит. Тогда Аня поступила так, как ей совесть подсказала. А этот зверь, Ашот Мансуров, лютую злобу на нее затаил. Попробовал сначала Андрея, мужа Ани, запугать. Она еще в тюрьме была. Не получилось. Андрюха не робкого десятка был, да еще и друзей позвал. Так наподдавали черным, те еле уехали. Но видно следили и когда Аня вернулась, дело–то молодое да и соскучились друг по другу, сбежали они от гостей на сарай. Чья–то черная душа, — чтоб на том свете ему в аду гореть! — дверь приперла колом, а сарай бензином облили и подожгли. Чуть не сгорели они тогда, у Андрея силы хватило новую крышу разломать. Аню он беспамятную вынес. Родители в доме были, когда он почти голый, ее внес и сам упал у порога. Черный весь, в ожогах. Еле их тогда откачали. Все сено у них сгорело. Скотину кормить было нечем, а травы еще не было. В деревне их обоих любили, да и сейчас любят. Сеном с ними каждая семья поделилась.
Нина Васильевна налила себе и Павлу квас в стаканы и снова села у стола:
— В деревне все мужики весной сети на рыбу ставят. Браконьерство, конечно, но уж так исстари повелось. Андрей тоже ставил. С сыном часто плавал на лодке. Парнишка у них смышленый был и добрый… Муж мой как–то пропил все деньги, а продавец хлеба под запись не дала. Я стою, реву, а он из магазина выходит: «Чего плачешь, теть Нин?» Я сказала, а он, даром что десятилеток, выслушал и мне буханку протянул: «Держи, тетя Нина. Мама ругаться не будет».
Нина Васильевна стерла побежавшие из глаз слезы кончиком платка и продолжила:
— В тот день мой с раннего утра ушел на реку рыбачить и вытащил из сундука спрятанную бутылку. Я ее для пахоты берегла, чтобы трактористу заплатить. Пропажу я обнаружила быстро и стала ждать пьяного Серегу домой. А он явился трезвый и белый, как полотно. Губы трясутся, а глаза остановились и говорит мне: «Мансур с дружками Андрюху Иноземцева и Ванюшку утопили». Я еще тогда на него накинулась, мол «нажрался и мелешь». А он на колени упал и на иконы крестится. И мне говорит, что пить больше никогда не будет. Вот тут до меня и дошло, что трезвый он. Начала расспрашивать. Сергей мне все рассказал… Он пришел на реку, когда Иноземцевы сети выбирали. Перед этим накануне, Андрюха его сильно наругал за пьянство и мой спрятался в кусты от греха. И тут эти подъехали на двух моторках. Четверо их было. О чем они говорили мой не слышал, далеко было. Только потом Андрей вдруг закричал: «Ребенка отпустите! Ведь он вам ничего не сделал!» И драться стал. А какая может быть драка на лодке? Черные в их лодку перелезли, сначала Андрея скинули, а потом и парнишку. Веслами их держали под водой, а потом к сетям утолкали и запутали в них. Мой окаменел весь, еле домой дошел. Рассказал и сердце у него схватило. Медичка наша штук пять уколов ему тогда вколола. Каялся он и клял себя, что не вступился. Да только чем бы он помог? Потом он все Анне Николаевне рассказал. В милицию они вместе ездили, но там их даже слушать не захотели. Как же — одна сидела, а другой пьяница! Заявление не приняли, а там мой Сергей все подробно описал. Слушать их никто не стал, объявили Андрея и Ванюшку браконьерами и списали на несчастный случай. А через неделю и моего нашли запутавшегося в сетях. Только ведь у нас и лодки–то никогда не было…