Глава тринадцатая
Чанс находился в кабинете, когда услышал, как кто-то зашел через заднюю дверь в дом. Он решил, что это явился Джо, хотя обычно тот редко появлялся так рано. Чанс рассчитывал часок-другой спокойно посидеть, отдыхая без своего пояса, а Джо наверняка захочет зайти поболтать. Разговаривать ему совсем не хотелось, и поэтому Чанс остался сидеть, прикрыв глаза, авось Джо подумает, будто он спит.
Чанс снова стал думать о том, как же ему жить дальше? Где — тут все ясно, его домом теперь стало ранчо. Ему не давало покоя другое — он был одинок. Вечно жить без женщины он не мог, но, впрочем, об этом можно не беспокоиться: будет нужно — найти труда не составит. Но это будет уже не Клео, и каждый раз, когда он думал об этом, острая боль ножом пронзала его сердце.
Он убеждал себя, что должен собраться с силами и успокоиться, перестать бороться с тем, что было достаточно очевидно. Клео не хотела иметь с ним ничего общего. Ни одна женщина не смогла бы доказать это с большей ясностью. Оставалось только утешаться тем, что она не захотела бы жить ни с одним мужчиной. Но все равно было больно. Он страдал от сознания собственного бессилия и унижений, которым она постоянно его подвергала. И чем чаще вспоминал он все свои попытки расположить к себе Клео, тем все более униженным себя ощущал.
Он открыл глаза, обвел печальным взглядом комнату, и уже через минуту голова его снова опустилась вниз и он невидящим взглядом уставился на свои ботинки. В этот момент из-за двери послышался голос:
— Чанс?
Он медленно повернулся в сторону двери. На его лице появилась маска холодного равнодушия, за которой он спрятал все следы переживаний последних дней.
— Да…
— Я могу с тобой поговорить?
Он жестом указал ей на стул.
— Конечно. Садись, если хочешь.
Несколько шагов от двери до стула показались Клео бесконечными. Она почти физически ощущала на себе его тяжелый, недружелюбный взгляд, а когда наконец уселась, то смутилась еще больше, чувствуя себя ужасно неуклюжей.
— В чем дело? — почти грубо спросил он.
Прежде чем начать, Клео глубоко вздохнула, собираясь с силами. У нее была одна вполне безопасная тема, и она решила ее использовать, тем более что сказать об этом считала необходимым.
— Я хотела бы поблагодарить тебя за то, что ты сделал этой ночью.
— Ты уже благодарила меня. Спасибо.
Что происходит? Она что, пришла, чтобы опять сказать ему «спасибо»? Его решение забыть Клео ничего не изменило в его отношении к ней. Сегодня она выглядела на редкость привлекательно, немного подкрасилась и завила свои отливающие золотом волосы. То, как она оделась, добавляло ей очарования, хотя это был обычный рабочий костюм, довольно непритязательный на вид. Однако ему очень нравились этот немного мешковатый, свободный свитер и эта юбка, нравилось, как они сидели на ней.
— Я знаю, что ты сердишься на меня, Чанс.
Вся та горечь, что скопилась в нем за эти дни, отразилась в его глазах. Лицо его омрачилось. Однако через секунду он снова взял себя в руки.
— Не уверен, что «сердиться» — подходящее слово. Скорее, здесь подойдет «винить себя за глупость»!
— Винить за глупость? — ошарашенно повторила Клео.
— Да. Я чувствую себя последним дураком.
— Но постой…
Странно. Каждый из них обвинял себя в глупости из-за того, что их тянуло друг к другу! Или из-за того, что не тянуло. Из-за того, что они оба вели себя как-то по-идиотски и никогда не находили нужных слов, не делали того, что должны были делать. По крайней мере так чувствовала себя Клео. Но, может быть, и Чанс?
— Ты вовсе не глупец, — решительно заговорила она. — Я никогда так не думала, да и никто другой на ранчо. — И, после небольшой паузы, неожиданно добавила: — Рози тебя очень любит.
— Чувства — вещь непостоянная, — жестко оборвал ее Чанс.
Клео почувствовала, как кровь отливает у нее от лица. Этот разговор с Чансом — столько раз раньше она прерывала его разговоры на эту тему и сопротивлялась любой попытке сближения — показался ей самым серьезным испытанием за всю ее жизнь. Она была, конечно, не права, что так долго избегала отношений с мужчинами, но никогда еще она не осознавала этого так ясно, как сейчас. Слова, чувства, какие-то образы вихрем кружились у нее в голове… но сказать хоть что-нибудь она не могла.
Чанса внезапно озарила почти безумная, если вспомнить все, что происходило до сих пор, идея: что, если Клео пришла сюда, чтобы все-таки поговорить об их отношениях? Может ли он надеяться на подобное? От волнения он даже закашлялся.
— А где Рози?
— Отвезла в гости к ее подружке Дарси. — Пальцы лежащих на коленях рук Клео нервно переплелись. — Рози очень испугалась пожара.
— Сейчас с ней все в порядке?
Клео почти заставила себя кивнуть.
— Да, все в порядке. И с собаками тоже.
И через секунду добавила:
— Все в порядке, благодаря тебе.
Чанс некоторое время смотрел на нее молча.
— А ты? — спросил он наконец.
Клео поняла, что повод найден, — этот вопрос может стать началом откровенного разговора, и она решила не упускать представившийся шанс.
— Я не очень. Дело не в пожаре, а в том, что…
Она крепко сжала дрожащие губы, сдерживая уже готовые излиться словами чувства. Чанс был чертовски красив: длинноволосый, с обветренной загорелой кожей, что еще больше подчеркивало синеву его глаз; она была уже не в силах смотреть ему в глаза и опустила голову.
— Клео, скажи, о чем ты думаешь? — обратился к ней Чанс.
Если бы она могла знать, что означает для него ее появление и эти попытки завести разговор, то, наверное, не колебалась бы ни минуты, не томила бы его очередной пыткой. Только не торопись, предостерегал он сам себя. Не стоит делать слишком поспешных, а возможно, и совсем неверных выводов. Клео так редко бывала с ним откровенной и раз за разом отвергала все его старания добиться какого-то сближения.
Однако никакое самое разумное предостережение не могло уничтожить надежду, появившуюся у Чанса. Клео не стала бы вести себя подобным образом, если бы этот разговор касался только ранчо. Зачем тогда ей нужно было краситься и даже использовать духи, слабый аромат которых уловил Чанс, как только она подошла ближе. Этот аромат будил его воображение, заставляя предполагать почти невозможное. Он наблюдал за ней и видел, как старается она что-то в себе побороть. И понимал: что бы ни происходило в глубине ее зеленых глаз, эта встреча была не случайной и, было заметно, давалась ей нелегко.
— Чанс, я хочу попросить у тебя прощения, — наконец заговорила она почти шепотом. — Я слишком долго жила прошлым, вороша старые обиды. Я думаю, что здесь, на ранчо, я попыталась спрятаться от жизни, от людей. Здесь мне было спокойно. Новые люди появлялись редко. Поэтому отшить кого-то, с кем приходилось сталкиваться, было совсем нетрудно. У меня была Рози, были Пит и Джо, и я искренне считала, что больше мне никто не нужен.
Все время, пока она говорила, ее рука нервно теребила пуговицу на юбке и сама она не отрывала от этой пуговицы взгляда. Затем она неожиданно перевела взгляд на Чанса.
— На тебя не действовала ни одна отговорка, ни один отказ. И я чувствовала себя растерянной, не зная, как мне относиться ко всему происходящему, то есть к тебе.
Чанс понимал, что удивление отразилось на его лице слишком явно, но ничего не мог с собой поделать. Слова Клео почти испугали его, никогда еще она не говорила таким образом: о себе — без едкого сарказма или наигранной самоуверенности, а о нем — без гнева и насмешек.
— Мы с тобой, Чанс, совершенно разные люди.
— Почему ты так в этом уверена?
Клео оставила пуговицу в покое.
— Ты — образованный человек, бывал… повсюду, — она сделала рукой какой-то неопределенный широкий жест. — Ты видел и пережил такое, о чем я могла лишь прочитать или услышать, а то и вообще не имела никакого представления.