Они вскочили в седла и выехали со двора. Чанс почти отпустил поводья и готов был петь от восторга. Вот она, настоящая жизнь: дорога, свежий воздух, красота кругом да приятные попутчики! Даже его неказистая кобыла не портила ему настроения.
— Как зовут лошадок? — весело спросил он.
— Вашу — Жемчужина, лошадь Рози — Лоскутик, а мою — Ночка.
— Ну что, Жемчужина, похоже, мы с тобой поладим, — сказал он, потрепав лошадь по холке.
От взгляда Клео не укрылась та непринужденная грация, с которой Чанс сидел верхом. Так держатся в седле только опытные наездники. Чанс сразу сделался ближе и понятнее Клео, хотя она сознавала всю опасность подобных сопоставлений. Что ни говори, но они принадлежали к совершенно разным мирам: Чанс, несмотря на теперешние финансовые трудности, привык к роскоши; Клео тяжким трудом добывала всегда каждый доллар.
Слушая, как Рози свободно общается со взрослым, почти незнакомым человеком, что расспрашивал ее о школьных делах, Клео не могла удержаться от горделивой улыбки.
Тиск и Таск не долго следовали за ними: едва они отъехали от ранчо, собаки развернулись и побежали назад.
— Ваши земли кончаются вон за той цепью холмов, — заговорила Клео. — Их южная граница проходит по той стороне реки, примерно в миле от берега; на севере их замыкают вон те два холма, а на востоке они доходят до Неттлтон-роад, по которой вы ехали сюда, когда свернули с шоссе.
«Мои земли», — тихо повторил Чанс. До этой минуты до него как-то не доходил смысл того, чем стало для него ранчо Кид-Ривер. Его земли. Его владения, хотя, разумеется, формально совладельцами являлись и его братья, так же как и он — их компаньоном в Неваде и Орегоне.
И все же… все же земля, по которой он сейчас проезжал, принадлежала лично ему. Сознание этого факта неожиданно для него самого переполнило его сердце чувством неведомой раньше гордости. Что, в самом деле, он мог назвать своим в прежней жизни? Огромный, роскошный особняк, где Чанс провел юность? Яхты? Лошадей для игры в поло? Все это принадлежало не ему — деду. Как, впрочем, и эта земля. Вся штука в том, что у него никогда не было ничего своего. Даже одежда, что сейчас на нем, приобретена на деньги деда.
Внезапно Чанса охватил такой острый стыд, что он даже покачнулся в седле. Почему до него не доходило раньше, какой паразитический образ жизни он вел?! Почему дед ни разу не сказал ему правду в лицо? И только сейчас, оглянувшись назад, Чанс понял простую истину: удовлетворяя каждый каприз внуков, дед стремился таким образом возместить им горькую утрату — смерть родителей. Именно поэтому он так баловал их и, по сути дела, своими собственными руками сделал ни на что не годными. Чанс понимал, что не вправе сурово осуждать старика за желание сделать жизнь внуков безоблачной. И все же ужасно, что лишь его смерть и почти полная потеря состояния наконец открыли им глаза. Во всяком случае, Чанс надеялся, что его братья испытывают те же чувства, что и он сам.
Погруженный в свои размышления, он только сейчас заметил, что Клео и Рози значительно опередили его. Издали мать и дочь выглядели очень похожими друг на друга. Когда Рози вырастет, она, скорее всего, станет столь же красивой и ладно сложенной, как и Клео. Да и в седле она держится ничуть не хуже матери и, если уж на то пошло, почти столь же непринужденно, как и он сам!
— Смотрите, Чанс! — крикнула Клео, указывая вперед. — Вон там стадо, видите?
Чанс, прищурившись, посмотрел вдаль и действительно различил на склонах холмов еле заметные точки.
— Можно я поеду вперед, мама?
— Можно.
Девочка пришпорила своего коня и, пригнувшись к луке седла, как профессиональный, взрослый наездник, пустила его в галоп.
— Хорошо ездит, ничего не скажешь, — заметил Чанс, догоняя Клео.
— Ей было всего три, когда мы здесь поселились. И уже через неделю я ее в первый раз посадила на лошадь, и, поверьте, это ей сразу пришлось по душе.
— Значит, вся в мать?
— Похоже, так.
— Милая девчушка.
Вид Рози всколыхнул воспоминания Чанса о собственных детских годах. Он не часто говорил об этом вслух, тем более с малознакомыми людьми, но тут вдруг сказал:
— Я потерял родителей, когда мне было пять. Они погибли в авиакатастрофе.
Неожиданное признание взволновало Клео, и она не нашла ничего лучшего, как коротко сказать, что ей очень жаль его.
— Спасибо. О нас позаботились. Дед взял нас к себе. А вы? Ваши родители живы, Клео?
Девушка отрицательно покачала головой:
— Нет. Мама умерла. Об отце ничего не знаю. Он оставил нас, когда мне исполнилось девять, и с тех пор я его не видела.
Она настороженно посмотрела на Чанса: разговор принимал слишком личный оборот, и поэтому, предваряя дальнейшие расспросы, торопливо закончила:
— Я воспитывалась у тетки.
Невеселые воспоминания о прошлом угнетающе подействовали на Чанса, и он решил сменить тему.
— Я намерен продать часть скота.
Клео нахмурилась: заявление хозяина ранчо расстроило ее едва ли не больше, чем даже их предыдущая беседа о личной жизни.
— Неужели без этого не обойтись?
— Боюсь, другого выхода нет. А поголовье потом восстановим.
— Естественный прирост потребует немало времени.
— Как? Разве мы не сможем удвоить стадо уже на будущий год за счет приплода?
— Не все так просто, как вам кажется, — отозвалась Клео и пустилась в детальные разъяснения по поводу увеличения процента выкидышей, выбраковки слабых телят, продажи животных-производителей и обязательной кастрации части бычков в конце года. Чанс внимательно слушал, не переставая изумляться широкой осведомленности Клео во всем, что касалось разведения скота.
Они подъехали к пасущимся коровам. Большинство были черные или темно-бурые с белыми мордами.
— Что это за порода? — поинтересовался Чанс.
— У нас в основном херфордская, но не чистокровная. Хорошие животные, выносливые и сильные.
Они находились у самых предгорий. Чанс обернулся: волнуемое ветром зеленое море трав уходило вдаль, подступая к строениям ранчо. И снова, как незадолго до того, им овладело чувство гордости: именно он, Чанс Саксон, — владелец этой земли. Сейчас, конечно, трудно было загадывать далеко вперед, ведь с его приезда прошли всего лишь сутки, тем не менее он по-прежнему ощущал радостное волнение и смело смотрел в будущее. И вдруг ему совершенно неожиданно пришло на ум, что здесь, в этом плодородном, прекрасном крае, можно прожить спокойно и счастливо до конца своих дней. Что за нелепая, дикая мысль для человека, привыкшего к удовлетворению любой своей прихоти и имевшего всегда все только самое лучшее! А с другой стороны, подумалось Чансу, может быть, раньше он просто глубоко заблуждался насчет того, что следует называть «самым лучшим»?
Его взгляд снова вернулся к Клео.
— К этим местам как-то сразу привязываешься, не правда ли?
— Со мной так и случилось.
— Однако насчет меня вы, я вижу, сомневаетесь?
— Я в этом штате родилась, — уклончиво ответила Клео. — А для вас здесь все в диковинку.
— Полагаете, я тут ненадолго?
И хотя он угадал ее мысли, Клео ушла от прямого ответа:
— Пожалуй, пока воздержусь от каких-либо выводов.
— О чем вы сейчас думали?
— А зачем вам это знать?
— Затем, что вы пока единственное связующее звено между мною и делами ранчо. Я очень ценю ваш опыт и восхищаюсь вашими знаниями. Вам тут каждый бугорок знаком — разве не так?
— Так. И я с радостью готова передать вам все свои знания. Но мне кажется, лучше не привносить в наш с вами разговор ничего личного. Ибо это грозит в дальнейшем серьезным разладом.
— Разладом с вами? Уверяю вас, Клео, это самое последнее, чего бы мне хотелось. Вы мне очень нужны.
Клео вдруг стало трудно дышать. Ей почудился в словах Чанса иной смысл, не имеющий никакого отношения к делам ранчо. Или ей померещилось? Внезапно ее охватило смятение от близкого присутствия мужчины, давно уже она не ощущала ничего подобного, по крайней мере все восемь лет после рождения дочери.