— Тебе только кажется. — Вновь услышав гром аплодисментов, Арий посмотрел вверх. В клетке за его спиной христиане стенали и осеняли себя крестными знамениями.
— Сегодня, — подумал он, — важный для меня день.
Хотя и сам не знал, почему.
Тея
Грандиозное шествие. Впрочем, каким еще ему быть? Я передвигалась в паланкине в самом его конце, но в щелочку между черными шелковыми занавесками мне хорошо было видно самое начало процессии.
Лепестки роз, развевающиеся знамена, трубачи — кстати, последних было совсем не много, поскольку мы праздновали не военный триумф, а просто праздник Вольтурналий. Впереди, шеренга за шеренгой, гордо вышагивали преторианцы в красно-золотом облачении. Павлин, только что вернувшийся из Германии, гордо восседал на вороном жеребце, сопровождаемый ликующими возгласами толпы. Флавия и ее супруг в носилках, улыбающиеся и кивающие головами, как могут улыбаться и кивать головой лишь только члены правящего семейства. Сам император Домициан на золотой колеснице, а справа и слева от него сыновья Флавии. Младший того же возраста, что и Викс. За ним двигалась я, в серебряных носилках, отгороженная от взглядов зевак шелковыми занавесками. Впрочем, ветер то и дело играл легким шелком, и любопытные могли заметить пурпурное шелковое одеяние, блеск серебра и аметистов, голую белую лодыжку на черной бархатной подушке.
Голова раскалывалась от боли.
У меня перед глазами стоял Ларций — таким, каким я видела его в последний раз. Его нежный, прощальный поцелуй, перед тем как мне отправиться в Тиволи. Мне и в голову не могло прийти, что император прихлопнет его, словно муху, чтобы полностью завладеть мною. Зачем? Ведь в этом не было ровно никакой необходимости. Что мешало ему просто выкупить меня? Но такой человек, как Домициан, предпочитал не покупать, а убивать. Я написала еще одному претору в Брундизий, который также был поклонником моего пения, умоляя его сообщить мне подробности смерти Ларция, однако получила в ответ краткое, сухое послание. Ларция обвинили в измене, над ним состоялся «суд», однако, как и сказал Домициан, ему было разрешено совершить самоубийство. Перед этим «изменник» устроил пир для тех своих друзей, что не побоялись запятнать себя дружбой с ним, но на самом деле это скорее было прощание с музыкантами. Я легко могла представить себе Ларция на почетном месте вместе с Пенелопой, как они слушают пение хора мальчиков, игру лютнистов, как певцы в последний раз демонстрируют ему свое искусство. Он, наверняка, по достоинству оценил мастерство каждого из них, как произнес прощальные теплые слова, раздал несколько монет и, возможно, сделал несколько критических замечаний. И хотя и музыканты, и певцы в этот вечер старались из всех сил, стоя за занавесом, они, скорее всего, обливались горькими слезами. Затем он удалился к себе в опочивальню, где лег в наполненную благовониями ванну, и вскрыл себе вены.
У меня не было даже малейшего сомнения в том, что Пенелопа держала его руку до самого конца, а затем взяла нож и сделала то же самое.
«А что стало с его домочадцами?» — написала я претору, болея душой за судьбу Викса.
«Предателей уничтожают, а их собственность конфискуется в пользу империи, — пришел ответ. — Во время аукциона брат претора Ларция выкупил назад большую часть поместья, кроме музыкантов. Прошу тебя, Афина, больше не писать мне».
Вот и все, что осталось от гостеприимного дома, где меня из проститутки сделали артисткой, подарили мне и моему сыну счастье. Брату Ларция музыканты были не нужны, а вот Викса он вполне мог купить вместе с остальными домашними рабами. Большие мальчики ценились высоко. В юношестве это была надежная пара рук, затем, вырастая, они становились стражниками или носильщиками паланкинов. По крайней мере, жизнь моего сына вне опасности… если только своими проделками он не начнет доставлять неприятности окружающим. В этом случае за его безопасность ручаться нельзя.
О боже, кто знает, доведется ли мне когда-нибудь снова увидеть его!
— Госпожа Афина, — вновь раздался нетерпеливый голос стражника. Носилки остановились, и шелковые занавески качнулись в сторону. Воскурения. Жрецы. Снова трубачи. Ликующие крики толпы. Я спустилась с носилок и увидела Колизей. Огромное сооружение закрывало собой солнце. Мне оно почему-то напомнило исполинскую гробницу.
При этой мысли я оступилась, и Ганимед тотчас бросился ко мне и поддержал, не давая мне упасть. Милый Ганимед. Теперь он был мой личный раб… Несс следовал за нами в толпе вольноотпущенников. Куда Ганимед, туда и он.