Арий разжал пальцы и отстранился. Мальчишка присел.
— Ну как, ловко я тебя разоблачил? — спросил он с легкой издевкой.
— Приходи завтра, — ответил Арий.
— А почему не сейчас? — упирался мальчонка, поднимаясь с земли. — Кстати, меня зовут Викс.
— А меня Стефан.
— Ну ладно, пусть будет Стефан.
— Что бы ты там ни думал, — предостерег его Арий, — не вздумай распространяться об этом среди других рабов, иначе тебе не поздоровится. Ты понял меня?
— Можешь убить меня, если я проболтаюсь, — пообещал мальчик. — Может, все-таки начнем прямо сейчас?
— Вынь нож, — сказал Арий, сам не понимая, зачем ему понадобилось обучать мальчишку. — Слишком медленно. Ты должен успеть выхватить из ножен кинжал и вогнать его противнику в живот прежде, чем тот успеет сделать вздох. И держи лезвие чуть под большим углом.
— Вот так? Эй, ты заметил, что мы оба левши? Вот это совпадение!
Рим
— Это он восседает в зале суда в своем судейством кресле, — рука Павлина быстро набросала картинку. — А это женщина-плебейка пытается доказать, что наследство должно достаться ей, а не истцу, потому что он ей никакой не сын, хотя именно это он и утверждает. И тогда император спрашивает ее: «Ты говоришь правду?» И она кивает: «Да, мой господин и бог». И тогда он говорит: «Отлично, тогда ты можешь выйти на него замуж. Прямо сейчас, на этом самом месте, и тогда наследство достанется вам обоим».
Весталка Юстина улыбнулась и в глазах ее заплясали огоньки.
— И что она сказала?
— Она упала на колени и умоляла его пожалеть ее. Из чего император сделал вывод, что истец все-таки ее сын, и присудил наследство ему.
Павлин покачал головой.
— И знаешь, что он сказал мне потом? Я имею в виду императора. Он сказал, что эту уловку он позаимствовал в юридических архивах императора Клавдия. Но думаю, даже Клавдий не смог бы применить ее с той же ловкостью, что и наш император. Видела бы ты лицо женщины, когда он предложил ей выйти замуж за собственного сына…
Юстина рассмеялась, и Павлин почувствовал себя героем. Юстина смеялась нечасто. Улыбаться — это да, улыбалась она часто, тихой, сдержанной улыбкой, но смеха от нее он почти никогда не слышал. Павлин со вздохом откинулся на спинку кресла.
— Устал? — поинтересовалась Юстина. В белых одеждах она казалась ему прохладной мраморной статуей, почти не отличимой от белых мраморных стен.
— В последнее время я вечно куда-то спешу, — ответил он ей с улыбкой. — И был бы не прочь хотя бы на денек поменяться с тобой местами, посидел бы с удовольствием в прохладной зале, наблюдая за пламенем.
— Ну только к этому наши обязанности не сводятся. Но ты прав, у нас здесь спокойно.
Она была само спокойствие. В последние два месяца у Павлина вошло в привычку заглядывать к ней в гости. Императорское расследование дела о весталках было официально закрыто, однако раз в пару недель Павлин наведывался в храм, чтобы поговорить с Юстиной. Посидеть с ней в зале приема гостей, ибо только здесь любая весталка имела право разговаривать с мужчиной, тихо и спокойно поболтать о всяких мелочах.
— Я скоро женюсь, — неожиданно сообщил он.
— Я слышала. На женщине из семейства Сульпициев, если я правильно помню?
— Да. Ее имя Кальпурния Елена Сульпиция. Как только авгуры объявят благоприятную дату, император устроит по поводу нашей помолвки пир. Кальпурния вдова, правда, вдова молодая и бездетная.
— И это все, что ты можешь сказать про свою будущую супругу? — задала вопрос Юстина.
— Я ее почти не знаю. Впрочем, она производит приятное впечатление, и вообще, я ведь должен на ком-то жениться.
— Неужели?
Павлин пожал плечами.
— Если я и дальше буду ходить в холостяках, люди начнут поговаривать, что я предпочитаю мальчиков.
— Ну среди воинов такое не редкость, — в голосе Юстины Павлину послышались насмешливые нотки, и он искоса посмотрел на свою собеседницу. Для весталки она порой отпускала весьма приземленные комментарии.
— Как, например, мой друг Траян, — задумчиво произнес Павлин. — По его словам, с ними проще иметь дело, чем с женщинами. Возможно, он прав, но такое не для меня. Я возьму в жены Кальпурнию Сульпицию, и она родит мне сыновей, — он вопросительно посмотрел на весталку. — А ты никогда не жалеешь, что ты… не можешь выйти замуж?