— Что ж, возможно, что любит. Или ты считаешь, что любовь мужчины к женщине — это лишь вздохи и поцелуи при луне? Для некоторых мужчин любовь — это боль.
— Юстина, — осторожно подбирая слова, перебил ее Павлин. — Я пришел сюда не для того, чтобы слушать, как ты очерняешь императора.
— Тогда зачем ты пришел сюда?
— Я… сам не знаю. Наверно, для исповеди. Мне нужен кто-то, кому бы я мог излить душу, рассказать, кто я такой на самом деле. Мир смотрит на меня и видит героя. Правую руку императора. Но это все ложь. Я настолько же глуп, насколько одарен умом мой отец. Я в той же степени труслив, насколько мой друг Траян храбр. В общем я… мыльный пузырь.
— Итак, ты излил душу. И что дальше? Чего ты хочешь сейчас? Прощения?
Павлин медленно кивнул.
— Извини, Павлин. Этого никто не может тебе даровать, кроме богов.
Юстина впервые назвала его по имени.
— Может, утешения? — произнес он заплетающимся языком и с мольбой посмотрел ей в глаза.
— Что ж, утешение я тебе дать могу.
Рука Юстины была прохладной. Ее прикосновение отрезвляло и успокаивало.
Глава 25
Тея
95 год н. э.
— Еще один новый год, Афина. За это стоит выпить.
— Как скажешь, цезарь, — ответила я и пригубила вино.
Я сидела там, где он любил, чтобы я сидела — у его ног. Тогда он мог гладить мне волосы или же бить по голове — в зависимости от настроения.
— Что ж, за новый год! — весело воскликнул он и осушил кубок. — Сколько лет мы с тобой вместе?
— Почти четыре года, — ответила я, хотя, если признаться честно, с трудом могла припомнить даже последний год, потому что все они слились в одну бесконечную череду боли.
— Четыре года. Я слышу, как плебс называет тебя хозяйкой Рима… — Домициан слегка нахмурился, и его рука застыла в моих волосах. — Полагаю, в этом есть доля истины, поскольку Рим это я, а ты моя любовница. И все-таки мне это не нравится. Прошло уже четыре года, а я знаю тебя ничуть не лучше, чем в самом начале, — сказал он, и его рука вновь принялась гладить мне волосы. — Тебе известно, Афина, что предвещает новый год?
— И что же?
— Что будут раскрыты все секреты.
— У меня нет никаких секретов.
— О, думаю, их у тебя немало. Расскажи мне хотя бы один из них.
— Ну хорошо, хорошо. Один, так и быть, расскажу. Главное, не надо… хорошо? — набрав полные легкие воздуха, я продолжила: — Примерно месяц назад я отправилась на прогулку мимо храма Весты, и одна весталка посмотрела на меня.
— И?
— Она пожалела меня.
— Это секрет?
— Мне почему-то это показалось важным.
Глаза Теи сделались огромными, всезнающими.
— То, что на тебя, открыв рот, пялилась какая-то высохшая девственница? Скорее всего, ей было просто завидно. Расскажи мне лучше какой-нибудь другой секрет.
— Мне нечего тебе сказать, цезарь.
— Тогда давай я сам его тебе расскажу. Про гладиаторов, под которых ты ложилась, когда тебе было всего пятнадцать. Да-да, мне хорошо об этом известно.
— Я… я никогда…
— Ты не умеешь врать, Афина. По словам Лепиды Поллии, никогда не умела.
— Ты не должен доверять Лепиде, цезарь, — я попыталась сохранить спокойствие. — Она ненавидит меня.
— Что ж, верно. Ничего другого от нее ожидать нельзя. Но она была таким ценным источником важных сведений, что я могу быть ей только благодарен. Итак, признайся, каков же Варвар в постели?
Я открыла рот, но не смогла выдавить даже писка — ничего. Внутри меня все похолодело.
— Он не единственный твой трофей, как я понимаю, однако самый ценный. Гладиатор, которого называли богом войны, — что может быть почетнее для обыкновенной потаскушки? И сколько он тебе платил?
— Неправда, я никогда…
— Вон оно что! Так значит, это была любовь? О боги, как трогательно! Варвар и его прекрасная еврейка. Ты извивалась и хихикала, лежа под ним? Почему же тогда ты не делаешь то же самое со мной?
— Прошу, не надо об этом… Мне больно…
— Но еще больнее тебе было смотреть, как он умирал. Разве не так? Признавайся, тебе было больно? Так же больно, как сейчас?
— Я…
— Не думаю, что мне стоит по-прежнему ревновать тебя к нему. Хотя, сказать по правде, я был бы не прочь, чтобы он снова стал живым. Чтобы я мог посмотреть ему в глаза и сказать ему, что его женщина теперь моя. Что если захочу, я имею ее дважды за ночь. И она стонет подо мной как настоящая шлюха, и носит мой ошейник, и берет золото из моих рук…
Я швырнула кубок о стену; он со звоном отскочил и покатился по полу.