— Прекрати!
— О, наконец-то богиня мудрости вышла из себя! Какое милое представление! Не стесняйся, можешь пустить слезу. Мне нравится, когда женщины плачут. Сегодня ты вела себя как примерная девушка, Афина. И за примерное поведение тебе полагается вознаграждение. Например, вот такое. Что скажешь?
— Нет, цезарь, — выдавила я. Мне стоило неимоверных усилий не заплакать.
— Отказываешься от вознаграждения? В таком случае я поделюсь с тобой моими секретами. — Продолжая гладить мне голову, Домициан откинулся на подушках. — Как ты помнишь, я много рассказывал тебе о моем брате. Золотом Тите, любимце народа, о том, какой ушел из жизни так рано и неожиданно, в самом расцвете сил… Что ж, это я убил его. Подмешал ему в вино белого мышьяку. Я убил брата, а затем овладел его дочерью. Полагаю, Юлия что-то подозревала. И это свело ее с ума. А тебя это сведет с ума? Сомневаюсь. Ты слишком толстокожая, чтобы потерять рассудок, и, если не ошибаюсь, первый человек, кому я это рассказал… Теперь тебе придется хранить этот секрет до конца твоих дней. И надеюсь, тебе понятно, что я не позволю тебе никуда сбежать с этим секретом.
Что ж, скорее всего, не позволит.
— Пей до дна, Афина, пей до дна. — Домициан вновь откинулся на подушки. — Все-таки это новый год.
Вид у Юстины был слегка озадаченный.
— И почему ты считаешь, будто меня обманули?
— Ну не то, чтобы обманули, — быстро поправился Павлин. — Я вижу, что тебе здесь хорошо. Но считай, что тебе просто повезло. Ведь тебя забрали из семьи, когда тебе было всего десять лет, и ты никак не могла знать, что это такое — отказаться от замужества и детей, да и всего прочего тоже. В девять лет никто ничего не знает!
— Я знала, что это великая честь, быть избранной для служения Весте. И в некотором роде это наделяет меня даже большей властью, нежели та, которой наделен ты.
— Это как же? — Павлин уткнулся подбородком в ладонь и задумчиво посмотрел на свою собеседницу.
— Люди берут на веру все, что бы я ни сказала, без малейшей тени сомнения, а все потому, что я жрица и мое слово священно. Ты мог бы сказать о себе то же самое?
— Нет, — честно признался он. — Что бы я ни сказал, люди всегда ищут в моих словах какой-то подвох.
— Я чувствую себя в полной безопасности, куда бы я ни отправилась, потому что тот, кто отважится напасть на жрицу, рискует навлечь на себя гнев ее богини. Ты можешь сказать о себе то же самое?
— Разумеется, нет. Только в этом году на мою жизнь покушались дважды. Когда император назначил меня начальником над таким количеством людей, я нажил себе немало врагов.
— Если мне навстречу попадется преступник, которого ведут на казнь, я могу даровать ему помилование, которое не способен отменить даже император. Ты можешь сказать о себе то же самое?
— Неужели? — искренне удивился Павлин. — Ты можешь простить преступника, просто так, по собственной прихоти?
— Это не прихоть. Это голос небес, а небеса не ошибаются. Если Веста шепнет мне на ухо, что человек невиновен…
— И часто она шепчет тебе на ухо?
— Иногда. — Юстина сложила руки в молитвенном жесте, однако на губах ее по-прежнему играла улыбка.
— Похоже, я должен признать себя побежденным, — Павлин откинулся на спинку кресла, — при условии, что тебе по силам на полном скаку врезаться верхом на коне в толпу орущих, раскрашенных синей краской дикарей.
— Нет, — серьезным тоном ответила она. — В этом случае я рискую испачкать свои белоснежные одежды.
— В таком случае, согласимся, что мы квиты. — Павлин заложил руки за голову.
— Павлин.
— Что такое?
— Ты хвастун.
— Может быть, и так.
— Зачем тебе понадобилось хвастаться перед женщиной, давшей обет целомудрия?
— Потому что я хочу, чтобы ты обо мне хорошо думала.
— А я и так хорошо о тебе думаю. И тебе нет нужды похваляться передо мной.
— Хорошо. Могу я спросить у тебя одну вещь?
— Разумеется.
— Я произвел на тебя впечатление?
Юстина расхохоталась. Павлин тоже расплылся в улыбке и, взлохматив себе волосы, посмотрел в пол.
— Так да или нет?
— Огромное.
— Неужели? — Он вновь ощущал себя мальчишкой.
— Я весталка, Павлин. — И вновь смех. — И мое слово священно.
Тиволи
Меч вылетел из рук Ария и, описав в воздухе дугу, упал в весеннюю грязь.
Викс застыл на несколько секунд, не веря собственным глазам, после чего в ликующем жесте пронзил воздух собственным мечом.