Невнятный звук.
— Конечно, можешь. Потому что если и есть на свете человек, кто может ее успокоить, так это только ты.
Я приоткрыла глаза и увидела, как Ганимед поцеловал своего возлюбленного в макушку — в том самом месте, где у Несса уже начали редеть волосы, и направился ко мне в опочивальню. Это была такая красивая комната в серо-белых тонах, с просторным серебристым ложем под бархатным пологом и статуей Минервы. И когда меня навещали мои кровавые кошмары, статуи начинали извиваться.
Ганимед попытался отобрать у меня нож. Я начала отбиваться, и чаша перевернулась. Мгновение, и мозаика пола была забрызгана кровью, как из чащи, так и из моей руки, где я надрезала себе вены. Но Ганимед не обращал внимания ни на кровь, ни на мои сдавленные проклятия. Одним движением руки он сорвал с ложа прозрачный полог и обмотал его вокруг моего запястья.
— Нет, отпусти меня…
Затем он подхватил меня на руки и уложил в постель. Не успел он сделать и шага прочь, как я сорвала с руки повязку и вновь принялась расцарапывать себе вены. Тогда он вновь схватил меня за руку и, крепко сжав ее в своей, принялся вновь обматывать ее куском полога. Впрочем, белая ткань уже успела обагриться кровью.
— Отпусти меня! — я со слезами отбивалась, как могла. — Пусть она вытечет, пусть на этот раз она вытечет вся, потому что только тогда они оставят меня в покое. А они никогда не оставят меня в покое, покуда я жива! Развяжи мне руку, прошу тебя, — я с силой рванула повязку, однако Ганимед схватил меня в свои объятия и, прижав к груди, заворковал, словно голубь.
— Я больше не в силах это сносить. Я терплю вот уже четыре года. Юлия выдержала восемь. Я же знаю, вынесу ли я еще один, или того меньше… игрушки и игры, больше никаких игр, он все поймет, Арий все поймет, он не глуп, он все поймет, и тогда ему конец, ну как ты этого не понимаешь? Он придет, чтобы расквитаться с императором, и он умрет, и мне… мне этого не вынести!
Не знаю, понимал ли Ганимед мои слова, потому что они потонули в потоке рыданий. Но он, словно ребенка, качал меня, сжимая в своих сильных и теплых руках.
— А Викс! Викс все узнает. Это просто чудо, что он до сих пор ни о чем не догадывается, но в один прекрасный день он тоже все узнает и устыдится меня. И правильно сделает, потому что я смалодушничала, о боже, Арий возненавидит меня, если узнает, что я…
Слова слились в сдавленный вой, потому что мое лицо было прижато к груди Ганимеда. Он гладил мне волосы, а затем посмотрел на запястье, чтобы проверить, на месте ли повязка. Насколько я могла судить, кровь уже начала подсыхать.
— И ты знаешь, почему он возненавидит меня, — очередной всхлип. — Не потому что Домициан превратил меня потаскуху, а потому что он сделал меня слабой. Всего четыре года, и куда подевалась моя гордость? Четыре года его игр и игрушек, четыре года его вопросов, его недреманного ока на моей шее, и в кого я превратилась? Я больше не могу доверять мужчине, даже Арию, а ведь когда-то ради него я была готова пожертвовать всем на свете. Я не могу заставить себя прикоснуться к нему, а ведь когда-то я сама бросалась ему на шею, как собака на кость. Домициан победил, разве не так? Он отнял у меня моего возлюбленного, отнял, даже сам об этом не догадываясь. Этакая очередная маленькая победа. И все, на что я способна теперь, это, закрыв глаза, по-прежнему твердить, что мне не страшно. Но ведь это ложь!
Ганимед сжимал меня в своих сильных руках, покачивая, словно младенца, и что-то негромко мычал, как будто напевая.
— Дай мне умереть! О боже, дай мне умереть, прежде чем Арий узнает, в кого я превратилась. Дай мне умереть.
Меня передернуло; из горла вырвался сдавленный стон. Ганимед приподнял меня и положил на подушки, а сам лег рядом и накрыл нас обоих покрывалом. Он жестом велел моим любопытным служанкам уйти, а сам нежно заключил меня в объятия, утешая, убаюкивая. Я знала — он будет возле меня всю ночь. Я смутно надеялась, что Несс все поймет. Разумеется, он все поймет! Ведь он любил Ганимеда и, что куда важнее, доверял ему. Я же давно забыла, что такое любовь, однако помнила, пусть и слабо, что такое доверие.
Лепида
— Мужчина?
— Да, госпожа. Именно так она и сказала.
Моя служанка торопливо потупила глаза на мозаику пола.
— Так что именно она тебе сказала, эта твоя подруга? Расскажи мне все, как есть.