— Стойте!
Услышав этот возглас, Марк резко обернулся. Фигура в белом, едва заметная за строем красно-золотой преторианской стражи.
— Уйди с дороги! — рыкнул на нее какой-то преторианец. — Мы сопровождаем Флавию Домициллу к месту казни.
— И в чем ее обвиняют?
Голос был женский, негромкий, неторопливый. Флавия терпеливо застыла на месте, словно жертвенное животное, которое ведут на заклание.
— Неуважение к богам. А теперь уступи нам дорогу.
— Я весталка Юстина. Именем Весты я снимаю возложенное на нее обвинение. Своей властью жрицы я снимаю возложенный на эту женщину смертный приговор.
По толпе пробежал ропот. Флавия открыла глаза.
— Только не это! — еле слышно взмолился Марк.
Преторианцы пребывали в растерянности. Наконец один из них прочистил горло.
— Мы… мы не можем…
— Вы хотите сказать, что вы готовы нарушить законы Весты? — с каждым новым словом голос жрицы звучал все громче и требовательней.
— Нет, но император…
— В данном случае император бессилен. Моя богиня простерла этой женщине руку милосердия. Казните ее, и вас настигнет ее кара.
Преторианец явно не знал, что на это ответить.
— Мы будем вынуждены отвести тебя к императору… Мы не можем просто так…
— Тогда отведите. Я уверена, что перед народом римским он не осмелится нарушить один из самых древних наших законов.
С этими словами облаченная во все белое весталка встала между двумя стражниками. На их фоне она показалась Марку совсем крошечной. Теперь Флавия смотрела на нее, и в ее затуманенный взгляд постепенно возвращался разум. Преторианцы развернулись и повели обеих женщин сквозь гул толпы к императорскому дворцу.
— Почему ты… — Марк отчетливо услышал голос Флавии.
— Веста велела мне спасти тебя, — прозвучало в ответ.
— Но ведь я не верю в нее. Я ведь рисующая рыб христианка. Я не верю в твою богиню!
— Это ничего не значит. Она хочет, чтобы ты осталась жить.
— Но…
Дальше Марк их разговора не услышал. Тем не менее от него не скрылся ужас, с каким Флавия взирала на свою спасительницу. Тот же самый ужас охватил и его самого, потому что он узнал этот голос. О, как хорошо он его знал!
— Ее смерть в обмен на твою, — вслух произнес Марк. — Ни на что другое он не согласится.
Тиволи
— Домициан хитер, — сказала я. — Но не хитрее Викса. Так что за нашего сына можно быть спокойными.
Сидевший у очага Арий ничего не ответил. Весь последний день он почти не разговаривал со мной.
— Нет, правда, — сказала я, как если бы он мне возразил. — С Виксом все будет в порядке. Игры — слабость Домициана, он обожает играть с людьми. Вот и Викс тоже станет с ним играть, до тех пор…
Лежавшая у меня на коленях собачонка Ария подняла голову и зарычала. Я принялась ласково ее гладить.
— Вот увидишь, с ним все будет хорошо.
Арий поднял голову.
— Тише, — сказал он и втянул в себя воздух.
Ноздри его дрогнули, и он напомнил мне волка, вынюхивающего след жертвы. После чего бесшумно выскользнул за дверь. Я застыла на месте, прижимая к себе пса.
Арий вернулся в хижину.
— Преторианцы, — спокойно произнес он. — Надень плащ.
Отдохнув за предыдущий день, я вновь обрела силы. Я наскоро положила в узелок оставшийся от обеда хлеб и перебросила через локоть наши плащи. Арий сунул руку под матрас, а когда вытащил, то сжимал в ней длинный блестящий кусок металла, который я узнала с первого взгляда.
— Я не знала, что ты хранишь свой меч, — удивилась я.
Он на мгновение приподнял его, словно оценивая вес, затем сделал несколько взмахов, и сверкание стали отразилось блеском в его глазах. В глазах Варвара.
Нет, меч никогда не покидал его. Равно как и темный, свирепый взгляд.
— Ты готова?
Подхватив под мышку собачонку, я выскользнула из хижины. Затем набралась смелости и повернула голову в сторону виллы. Даже с этого расстояния было слышно, как в доме бьют горшки. Домициановы стражники уже наведывались сюда, не иначе как в поисках ценных вещей для своего господина, а теперь вернулись, чтобы довести начатое дело до конца. Собственность всех изменников переходила к императору, их поля засыпались солью, а их имена больше никогда не произносились вслух. Хотя Домициан и ненавидел евреев, он, как ни странно, обладал поистине еврейской мстительностью.