— Все? — спросил он у лекаря.
— Да-да, все. А теперь я должен тебя покинуть — дела не ждут. — Тем не менее он задержался и, покраснев, добавил: — Моя жена — твоя страстная поклонница. Ты не будешь возражать, если я…
— Поговори с ланистой.
Галлий заламывал бешеные деньги за небольшие деревянные медальоны с портретом на одной стороне и локоном волос на другой. Разумеется, волосы были не настоящие, — чаще всего прядь, срезанная с головы цирюльника, какого-нибудь раба или даже Геркулеса и перекрашенная в рыжий цвет.
— Любой, кто готов заплатить деньги за безделушку с твоим именем, приятель, достоин того, чтобы его самого хорошенько остригли, — сказал как-то раз ланиста. И в кои веки Арий с ним согласился.
— Она будет так рада! — тем временем продолжал восторгаться лекарь. — Она ужасно завидует мне всякий раз, когда меня отправляют тебя подлатать. Разговоры на эту тему длятся потом неделями. В общем, не напрягай руку. Дай ей отдохнуть. К следующим играм ты уже должен быть в форме. Будем надеяться, что император наконец выйдет из траура.
С этими словами лекарь поспешил прочь. Арий в задумчивости несколько раз сжал и разжал пальцы. Нет, они уже не такие гибкие, как прежде. Полностью выпрямить их ему уже никогда не удастся. Тем не менее они по-прежнему крепко сжимают рукоятку меча, а это самое главное. Если понадобится, за меч он сможет взяться уже завтра. Чтобы побеждать, ему не требовался отдых.
Тебе вообще ничего не нужно для победы, сукин ты сын. Эти его слова были обращены отнюдь не к лекарю. Ему в голову вновь пробрался император. Тотчас вспомнилось каменное выражение императорского лица во время его последнего выхода на арену, когда Домициан приказал стражникам привязать Арию за спину левую руку.
Вызов.
Что он тогда прочел в пристальном взгляде Домициана? Только ли вызов? Или что-то еще, похожее на страх.
— Страх? — помнится, воскликнул Геркулес, когда Арий признался ему в своих подозрениях. — С какой стати император Рима должен тебя бояться?
— Не знаю, — пожал плечами Арий. — Но мне почему-то так кажется.
— Ну хорошо. У него вон сколько подданных, с которыми он при желании может сделать все, что угодно, он же тратит свое время и силы на то, чтобы мучить тебя. Смотрю, ты с годами зазнался, Варвар.
Впрочем, карлик, похоже, прав. Вряд ли Домициан просыпается по ночам в холодном поту, потому что ему приснился гладиатор по имени Арий. Чего не сказать о нем самом. Ему постоянно снился Домициан, его непроницаемое румяное лицо, его невидимый глазу вызов.
Но не может же быть так, что всякий раз, когда он вставал с песка рядом с трупом своего последнего противника, воображение играло с ним злую шутку, и, поднимая глаза на императорскую ложу, он видел то, что в душе хотел увидеть?
— Ты еще жив? — казалось, говорил ему Домициан.
— Потому что ты желаешь моей смерти, — мысленно бросал он в ответ.
— Кто ты?
— Никто, — произнес Арий вслух, — никто, господин и бог.
И оскалился, словно хищник.
Тея
— Тебя в очередной раз ждет слава, дитя мое! — Ларций, сияя улыбкой, вошел в атрий, где я, под аккомпанемент лиры, упражнялась в исполнении новой песни. — Я получил приглашение из императорской канцелярии. Ты будешь услаждать слух императора на пиру в его честь, когда он на следующей неделе прибудет к нам в Брундизий. Нет, конечно, не ты одна. Там еще будут выступать жонглеры с Крита и оратор из Фив, и, разумеется, Клеопатра.
— Если там будет Клеопатра, на меня никто не обратит внимания.
Клеопатра была знаменитая танцовщица, по ней сходил с ума весь Брундизий. За свои выступления она заламывала заоблачные цены, а за более интимные услуги брала еще выше.
— Твой номер будет между рыбой и сыром, — согласился Ларций. — Однако любой, если он не глух, наверняка; поймет, что слышит дивный голос. Что бы ты хотела спеть, дитя мое? Думается, «Очи Кифары» слишком слащавы для императора. Может, лучше, «Справедливую богиню»?
— Нет, она слишком заумная, — улыбнулась я. — Он ведь воин и предпочитает что-нибудь незамысловатое.
— Тогда что-нибудь с припевом, чтобы зрители, которые, скорее всего, уже будут порядком навеселе, могли тебе подпевать. Нет, дитя мое, воинам никогда не оценить по достоинству твой талант.