«Мне срочно нужен еще бокал вина», — подумал Алан. Он и сам не понимал, что его так потрясло, но он вдруг почувствовал себя жалким и разбитым.
— Эх, Майя, — беспомощно сказал он.
— Привет, Франка, — крикнула Беатрис, — вы не знаете, Алан вернулся? Машины нет, но может быть, что…
— Я его нигде не видела, — ответила Франка. — Ни его, ни машины. Куда он уехал?
— Я не знаю. Думаю, поехал в Сент-Питер-Порт. Я немного волнуюсь… — Беатрис замолчала, прикусив губу. Ей казалось предательством говорить с чужими — а в известном смысле она причисляла к ним и Франку — о пристрастии сына к спиртному. Конечно, об этом знали все, и Франка тоже, но Беатрис считала, что мать должна вести себя так, будто этой болезни не существовало. Ей казалось, что этим она оберегает сына от злословия, сплетен и ядовитых комментариев. Словно она могла одеть его своим молчанием, как покрывалом, защищающим от бед ее такого уязвимого сыночка. Так она закутывала его в пушистое одеяльце, когда он был младенцем, чтобы никакой сквозняк…
«Чушь, — прикрикнула она на себя. Он — уже не младенец! Обращайся с ним, как со взрослым мужчиной, а это значит, что нечего прятать его от резких и беспощадных взглядов, и неважно, что это причинит ему боль. Он должен быть достаточно сильным для того, чтобы это вынести».
— Франка, я боюсь, — сказала она, — что Алану нехорошо. Он все время откладывает возвращение в Лондон. Он продолжает жить здесь… а это плохо. Конечно, я бы хотела привязать его к себе, чтобы отучить от бутылки, но как это сделать? Вот и сейчас он, наверное, сидит в каком-нибудь кабаке и оттягивается вином.
Они с Франкой столкнулись в прихожей: Беатрис только что вернулась из сада, где она вполсилы занималась цветочными грядками, а Франка как раз спустилась со второго этажа. Беатрис сразу отметила, как свежо выглядит эта молодая женщина. Кожа ее была покрыта густым красивым загаром, а волосы, выгорев на солнце, стали еще светлее. Было видно, что она полна жизни и ожидания. Ее тронула смерть Хелин, но из всех, кто так или иначе был причастен к этой трагедии, она единственная сохранила силы и бодрость духа. Собрав в кулак все свои пять чувств, она принялась заниматься хозяйством — ходила в магазины, готовила еду и стирала белье.
«Собственно, я не должна брать с нее плату за проживание, — подумала Беатрис, — без нее здесь просто все остановится».
Сама Беатрис была не в состоянии заниматься домом. Она с большим трудом избавлялась от потрясения, вызванного смертью Хелин. Потом еще эта история, рассказанная Кевином… Она бродила по дому, словно погруженный в транс лунатик, отгородившийся от всех событий пеленой нереальности. Единственное, на что Беатрис была еще способна реагировать — это на алкогольные проблемы Алана. Забота о сыне заполнила все ее бытие, заставив не думать о Хелин, о женщине, с которой она столько лет делила кров и которая так бессовестно ее обманула и предала — во всем, что касалось жизни и многого другого.
— Не думайте об этом, — сказала Франка в ответ на опасения Беатрис. — Думаю, что Алан сумеет взять себя в руки и хорошо распорядиться своей жизнью. Не спрашивайте меня, почему. Я просто это чувствую.
Беатрис внимательно оглядела ее.
— Вы хорошо выглядите, Франка. Я не узнаю в вас ту женщину, которая в сентябре прошлого года неожиданно появилась в доме. Здешняя жизнь пошла вам на пользу.
— На пользу мне пошла свобода, — возразила Франка. Она откинула волосы со лба жестом, напомнившим о неуверенности прежних дней. — Я начинаю понемногу снова верить в себя.
Беатрис хотела было спросить, принимает ли Франка таблетки, но вовремя напомнила себе, что не имеет права лезть в чужую жизнь. Таблетки были частным делом Франки, и кто знает, какие раны Беатрис бы разбередила, если бы спросила ее об этом.
— Должно быть, вы не слишком уютно себя чувствуете, очутившись во всем этом кошмаре. Никто не ожидал такого поворота, не правда ли? Мы, конечно, знаем о таких вещах — о преступлениях, чудовищных мерзостях, которые люди причиняют друг другу. Мир полон таких вещей, мы узнаем о них из газет и телевидения и как будто становимся их участниками. Они нас шокируют, ошеломляют. Но совсем другое дело, когда они касаются лично нас.
— Это трагедия, — сказала Франка, — но все же… — она помолчала, подыскивая подходящие слова. — Беатрис, мне, конечно, не следует этого говорить после всего того, что здесь произошло… но я чувствую, что стою на пороге новой жизни.