Господин Портос протиснулся в дверь и с грохотом опустил предмет декора на пол посреди гостиной. Я обошла вазу кругом, разглядывая грубоватую розовую с зеленым роспись, явно призванную демонстрировать роскошь тех земель, где восходит солнце. Мне стало жаль мушкетера, который, по всей видимости, возлагал на вазу большие надежды.
- Господин Портос, я не имею ни малейшего представления, как ее оценить, - решила я не крушить чаяния владельца вазы.
Он взглянул на меня с мольбой. Мне не хотелось, чтобы он страдал. Глубоко вздохнув, я сказала:
- Что ж, худая правда лучше доброй лжи. Если быть с вами откровенной, думается мне, что эта ваза - дешевая поделка, из тех, что лепят гончары на Новом Мосту. - Ого! - озадачился господин Портос. - В самом деле? - Осмелюсь предположить, что да. - Не может быть! - Но это так. - Черт побери! Неужели этот прихвостень Кассель солгал мне? Мне?! - Господин Портос схватился за эфес шпаги с полной готовностью напасть на невидимого противника. - Но он божился, что она стоит целого состояния! - И где вы ее взяли? - поинтересовалась я. - Я выиграл ее в кости, и выиграл у подлеца, которому сегодня же отрежу нос. - Но прежде вам придется избавиться от ноши. - Вы удивительно проницательны, милейшая, - в голосе мушкетера появились заискивающие нотки. - Простите великодушно, но неужели вы не дали бы за эту прекрасную вазу восточной росписи хотя бы один пистоль? - Ни в коем случае. Она стоит никак не больше ливра. - Нет, увольте, этого решительно не может быть! Я готов продать ее за два экю. - Но ее никто у вас не купит больше чем за ливр. - Вы убедили меня, милейшая, я готов продать ее за два ливра. - Постойте, господин Портос, - опешила я, - уж не мне ли вы собрались продавать вашу вазу? - Вы готовы купить ее у меня? - обрадовался мушкетер. - Два ливра и она ваша.
Господин Портос протянул открытую ладонь, обтянутую перчаткой.
- Но сударь, - возмутилась я, - мне никоим образом не нужна ваза. Взгляните на мое скромное жилище, и вы увидите, что тут ей не место. Нет, вазам пристало украшать будуары принцесс и герцогинь.
Господин Портос снял шляпу и в отчаянии принялся мять ее в лапищах.
- Милая хозяйка, вы видите меня насквозь и поэтому я знаю, что поймете меня. Прошу вас, войдите в мое положение, и представьте себе пламенного кавалера, которому нечего подарить своей возлюбленной. Я получу жалованье в начале сентября, но сегодня, именно сегодня, а не когда-нибудь еще, мне назначено свидание одной... герцогиней.
Последнее слово мушкетер произнес так тихо, что я едва расслышала.
- Вот и отлично, господин Портос, вам как раз предоставляется случай подарить герцогине эту чудесную безделушку. - Но не могу же я прийти в церковь с вазой! - Что же вы предлагаете? - Так и быть, - выдохнул он, - я отдам вам ее за ливр.
Казалось, огромный мушкетер сейчас расплачется. Я сжалилась над ним.
- Что ж, - нехотя согласилась я, доставая монету из кошелька, - будь по вашему.
Господин Портос самозабвенно бросился ко мне, видимо, в очередной раз возымев намерение наградить меня поцелуем. Я выставила вперед руки и отошла на шаг назад.
- Как же вы пылки, господин Портос! Герцогиня огорчится, узнав, что вы не брезгуете прикасаться к другим женщинам. - А мы ей не расскажем! - возликовал Портос, бросаясь на меня.
Несколько напуганная, я побежала вкруг вазы. Мушкетер погнался за мной. Не знаю сколько кругов мы описали, но вскорости остановились отдышаться.
Я поймала себя на том, что смеюсь. Громко и от всей души, как давно уже не смеялась. Господин Портос тоже смеялся, и тоже громко, хватаясь за живот и бряцая шпагой. И вот мне будто снова было шесть лет и я играла в салки с соседским пастушком.
Я поправляла волосы, выбившиеся из-под чепца, когда в дверь вошел господин Атос.
Постоялец был моложе меня, он находился в моем собственном доме и пока не удосужился заплатить за второй месяц проживания, но в тот момент меня постигло ощущение, что строгий отец стал свидетелем детского непотребства, за которым последует справедливое наказание. Его презрительный взгляд неуютно просверлил меня, благодаря чему я пришла в себя.
Я была вдовой Лажара, белошвейкой, парижской мещанкой, товаркой кожевниц и галантерейщиц, хозяйкой дома на крошечной улочке Феру, вечно залитой помоями, где квартировал инкогнито граф немыслимо древних кровей. И какой глупостью, каким постыдным неприличием, какой бессовестной гордыней было возомнить, что хоть каким-то образом я причастна к его друзьям, к его драмам и к его жизни.