Ужасное подобие улыбки исказило правильные черты графа де Ла Фер.
- Что вам надо от меня? - Сочувствия и милости. Проявите снисхождение. Подарите ей надежду.
Арамис уже не отдавал себе отчета, зачем ему так необходимо было добиться милости, которая его самого не касалась. Удивительная и несвойственная ему бескорыстность овладела будущим аббатом; затопляющее человеколюбие, необъятное и светлое, способное сокрушить горы, изгнать всех дьяволов и свергнуть все преграды лишь одной улыбкой.
Ни один богословский труд не способен был описать это чужеродное природе Арамиса всеобъемлющее чувство, касающееся всех людей, и ни одного в частности. Ему внезапно вспомнилось хмурое чело отца Виктора. Впервые на своем коротком веку Арамис познал, из каких побуждений становятся священниками. Душа Арамиса преисполнилась любовью Создателя.
При этом ясная, как божий день, свежая теологическая сентенция из будущей диссертации посетила Арамиса: творец никогда не жертвует собой, а лишь отдается. Он отдается чужой любви, с которой отождествляется, ничего не требуя взамен.
Шевалье дʼЭрбле осенил себя крестным знамением, впервые осознанно. Символом отдачи, а не жертвы, он осенил себя.
- Надежду? - пробормотал Атос, изумленно наблюдая за просветлением в глазах Арамиса, шире распахнувшихся и ярче засиявших.
Благодать Творца не оставляет равнодушным ни одного из тех, кого встречает на своем пути. Глубоко запрятанный потайной механизм с железным скрипом повернулся в душе Атоса, сдвигая ржавые засовы и отворяя заколоченные окна. Веки его задрожали. Губы приоткрылись. Ладони сами собой развернулись.
Медленным движением руки Атос снял с головы шляпу.
- Господи боже, - сказал он. - Ее угораздило полюбить меня. - Похоже, что так. - Какое несчастье. - Да. - Зачем? - Неисповедимы пути господни. - Зачем я вошел в этот дом? - Не сожалейте ни о чем. Исправьте то, что в вашей власти исправить. - Я в долгу перед ней. - Должно быть. - Я даже имени ее не знаю.
Спустя мгновение оба мушкетера в полнейшем недоумении взирали друг на друга, не узнавая самих себя. Но и это мгновение бесследно прошло.
- Пойдемте со мной, ради бога, Атос, - сказал Арамис. - Пойдем со мной затем, что тебе не о чем будет сожалеть в дальнейшем и не в чем будет упрекнуть себя. Так надо. Я так хочу.
Атос кивнул, надел шляпу и покинул пост, никому ни о чем не доложив.
Двое друзей мчались по замерзшему городу. Дорога от Лувра до улицы Феру заняла не более десяти минут.
Атос вошел в опочивальню своей квартирной хозяйки. Трое мужчин успели обмыть раны и обернули женщину простынями. Будто в саване лежала мадам Лажар, и сохранившаяся сторона ее лица была повернула к свету свечей. Темные кудри с редкими проблесками серебряных нитей - слишком ранняя седина - разметались по подушке.
- Выйдете, - приказал отец Виктор. - Все, кроме объекта.
Все вышли.
Атос застыл у порога.
Атос застыл у порога, но заставил себя сделать шаг, потом еще шаг. Звон его шпор и бряцанье шпаги и пистолетов нарушали величественную тишину смертельного покоя. Атос остановился, развязал плащ, стянул перчатки, отстегнул портупею и беззвучно опустил на пол все атрибуты суетного мира.
Еще шаг, и он стоял у изголовья.
Движимый безотчетным знанием правильности, он опустился на одно колено, склонил голову и целомудренно взял руку умирающей женщины в свою.
- Прошу вас простить меня, сударыня, ибо я грешен перед вами, - прошептал Атос, коснувшись губами окоченевших пальцев.
Губы наткнулись на нечто твердое и холодное - острые грани камня.
На безымянном пальце вдовы Атос увидел кольцо с сапфиром - свадебный подарок его покойного отца его покойной матери.
Нечеловеческая дрожь пробежала по его телу. Атос в ужасе вскочил и зацепился шпорой за какой-то предмет. Послышался лязг. Он опознал свой собственный кинжал. Лезвие было бурым от запекшейся крови. Атос прижал руку ко рту, сдерживая рвущийся из груди вопль.
Огромное зеркало в гостиной на Королевской площади, зеркало женщины, больше всего на свете любящей смотреть на себя. И этот запах... удушливый аромат дорогой амбры и мускуса, смешанный с запахом кожи и волос, волос и кожи, запах который и за тысячу лье ни с чем не спутаешь.
Не было необходимости присутствовать при кровавой сцене в потайном ходе - Атос отчетливо увидел ее - так, будто сам же и сотворил. Не в силах представить себе, как такое возможно, Атос яснее некуда осознал, почему мадам Лажар отказалась покинуть дом под номером шесть. Наитие ударило в него ядром и разорвалось.
- Нет! - хотел вскричать Атос, голыми руками сжимая лезвие кинжала. - Нет! Не может быть!