Хозяйка этого помещения была одной из десятков тысяч подобных ей простолюдинок - безродных, небогатых, работящих, в своем одиночестве находящих утешение в набожности. Именно так, как это безликое обиталище, выглядели нижние комнаты в левом крыле, которые занимали в замке горничные, прачки и кухарки. Виконт де Ла Фер спускался туда не раз в сопровождении отца и управляющего, обучавших его, как следует вести хозяйство и в каком порядке требуется содержаться людским. Он не сомневался, что именно тот же вид имели комнаты женской прислуги в поместье Ла Люсе и у прочих соседей. Ничего примечательного тут не было - ничего, за что мог бы зацепиться даже самый любопытный взгляд. А граф де Ла Фер никогда не проявлял любопытство к тому, что касалось частной жизни других. Возможно, именно это его и погубило. Возможно - дважды.
Ничего интересного в этой комнате не было, но именно так выглядело жилище его кормилицы - единственной женщины, которая, как казалось Атосу, любила его бескорыстно.
Атос непроизвольно закрыл глаза, как делал всегда, когда память непрошено вступала в свои права. Но в этот раз воспоминание не причинило ему страдания. С удивлением он осознал, что впервые за этот год позволил себе вспомнить родной дом, не испытыв при этом сиюминутного желания смыть образ тремя бутылками бургундского.
Внезапно Атос ощутил голод и острую жажду. Он отломил кусок хлеба и с жадностью сжевал его, запив ледяной водой. Нашарил на полу второе яблоко и впился в него зубами. Сладкий с кислинкой сок залил язык, нёбо и гортань. Плод был уже не таким твердым, как летом, но сохранил упругость.
Хруст яблока отозвался видением цветущих садов, ранней осени, сбора урожая. Слуховая память воскресила пение косарей на золотящихся пашнях, пронзительный плач свирели, заливистый смех дочерей пастуха, скрип цепей опускающегося над глубоким рвом моста, тихое журчание реки.
Тенистые аллеи вечернего парка дохнули ночной прохладой. Сквозь ветви каштанов, ракит и вековых платанов заблестели звезды. Кованые скамьи и увитые плющом беседки приглашали к неторопливой беседе или к грезам с «Романом о Розе» в руках. В кустах притаились мраморные статуи, оживающие по ночам. Запах вечерних костров и паленых листьев залетал в распахнутые стрельчатые окна с порывами летнего ветра. Вековая кладка замковых стен, прочная и незыблемая, как земля и небо, хранила память поколений, и юный виконт был последним камнем на вершине башни, выростая из нее и в нее же врастая.
Подобно человеку, который подошел к водоему, затянутому первой коркой льда, Атос ступал по реке своей памяти, перед каждым шагом осторожно проверяя лед на прочность. Корка выдержала, не треснув. Прислушавшись к себе, Атос с изумлением осознал, что привычного глухого отчаяния, наступающего при скорой встрече с бездной ледяного омута, он не ощутил - лишь светлая грусть окутала его, то щемящее, но не лишенное приятности чувство, что называют ностальгией - теплым сожалением об утраченном. Граф де Ла Фер - да, именно граф де Ла Фер сделал еще один глоток воды.
Притупленные органы восприятия будто заново обретали чувствительность. Даже у воды обнаружился вкус - сладковатый, с оттенком колодезной затхлости. Вкус был и у вина - горький тягучий осадок; вино оказалось дешевым и недостаточно выдержанным. Вкус был и у хлеба, и язык осязал жесткость корки.
Атос понял, что не заснет. Следовало найти занятие, которое поможет отвлечься. Внезапно он вспомнил, что незадолго до путешествия в Ангулем мадам Лажар принесла ему какую-то рукопись. В тот период постоялец так и не притронулся к очередному дару хозяйки. Он кликнул Гримо, который тотчас нашел эти бумаги, которые сам же положил в сундук в кабинете.
Атос развернул первый лист.
«В первый понедельник апреля 1625 года все население городка Менга, где некогда родился автор „Романа о розе“, казалось взволнованным так, словно гугеноты собирались превратить его во вторую Ла-Рошель».
«Роман о розе» Атос с детства любил, но в городке Менге никогда не бывал. Дата показалась ему странной, и он попытался списать ее на случайную ошибку, допущенную автором этого многообещающего опуса. Однако попытка провалилась, поскольку Атосу ничего не было известно и о первой Ла-Рошели.