Я подивилась: неужели не только господин Портос, но и господин Арамис водит знакомства с герцогинями? Не так просты эти мушкетеры, какими хотят казаться.
- Да, да, только тише, тише, прошу вас, - господин Арамис снова огляделся по сторонам и на всякий случай плотнее притворил кухонную дверь.- Будьте уверены, с герцогиней нас связывают лишь платонические узы дружбы. - Я в этом уверена, я же помню про правку стихов, - безропотно согласилась я. - Вот-вот, вы все понимаете, блестящего ума женщина, добрая женщина! Итак, герцогиня донесла до моего сведения, что она подозреваема своим супругом в опасной связи с неким мушкетером. По этой причине она не может более видеться со мной ни при каких обстоятельствах. Ее благополучие и честь в опасности! - Но ваши стихи... как можно лишить их опытного читателя?
Господин Арамис одобрительно улыбнулся, что мне польстило.
- И вот на сцену выходите вы, спасительница!
Совершенно неожиданно господин Арамис опустился на колени и взял мои руки в свои.
- Встаньте, что вы делаете?!
Он вовсе не должен был кружить мне голову, я готова была помочь ему, потому что он попросил, и этого было бы достаточно. Но он посчитал иначе и с колен не поднялся. Заговорщицкий шепот превратился в исступленную мольбу.
- Святая женщина, если бы вы только согласились быть посредницей в нашей переписке, вы нашли бы во мне вечного должника и защитника.
Должно быть, порядочные женщины от защитников не отказываются, как и от должников, но вовсе не поэтому я сказала:
- Меня не затруднит исполнить вашу просьбу, господин Арамис. - О, прекрасная покровительница искусства! Вы делаете меня счастливейшим из людей!
Будущий аббат вскочил с колен и принялся осыпать мои руки поцелуями.
- Прекратите! Довольно! Да перестаньте же!
Я пыталась протестовать очень тихо, но не уверена, что удавалось. Господин Арамис все же внял моим увещеваниям. Перевел дух и с уже более серьезным видом продолжил:
- Слушайте. В особняке вы представитесь новой белошвейкой герцогини, которая приносит клиентке заказы. Вместе с заказами вы будете относить и уносить те письма, которыми мы станем обмениваться посредством вашей доброты. Лишь вы, лишь вы одна способны сохранить нить, протянувшуюся между двумя сердцами, повязанными одной музой. Ни один, даже самый ревнивый и бдительный супруг, не способен заподозрить вас в чем-либо, ибо печать одухотворенности на вашем лице навевает лишь самые благочестивые мысли, - почему-то эти слова отозвались во мне оскорблением. - Готовы ли вы служить музам? - снова вопросил мушкетер, видимо, не до конца поверив в свою удачу. - Разумеется, сударь, - заверила я его. - Однако вы не сообщили, куда и кому мне следует относить заказы и стихи.
Господин Арамис склонился к моему уху и жарко зашептал, от чего кожа моя покрылась мурашками.
- В малый Люксембург, герцогине Неверской, Марии Гонзагa. - Пресвятая Богородица! - я схватилась за сердце.
Глава шестая, в которой хозяйка познает силу красноречия и снова отказывается от долгожданной прибыли
Вот таким образом я оказалась в малом Люксембургском дворце.
У служебного входа меня встретила миловидная субретка, которая, разглядывая кружева в моей корзине, заметила записку и спросила:
- Вы, стало быть, та самая вдова? - Та самая или не та я уж не знала, но кивнула. Субретка осталась удовлетворенной: - В таком случае, я проведу вас в покои госпожи.
Я было принялась отнекиваться, но горничная взяла меня под руку и увлекла за собой:
- Моей госпоже необходимо самолично осмотреть вашу работу, она со всей серьезностью подходит к вопросам вышивки и бисера.
Bпервые я очутилась в резиденции столь влиятельных господ. Особняк своими масштабами и высокими сводами напоминал собор. Под взглядами вельмож, строго взиравших на меня из портретных рам, я сжалась, ощущая собственною мелкоту и никчемность. Ступала я осторожно, чуть ли не на цыпочках, боясь нарушить величественную тишину герцогской обители. Ковры, гобелены, резные панели, скульптуры, рыцарские доспехи, оружие, перламутровые покрытия мебели, слоновая кость, фарфор, хрусталь, блестящий паркет - все это великолепие ослепляло. Я невольно задалась вопросом, к чему особям человеческого рода столько вещей, и всем своим существом возжелала сию минуту оказаться в простоте и скромности собственного дома. Но мы с горничной все продолжали пробираться через галереи, анфилады и лестницы, пока не оказались у позолоченной двери, ведущей в покои самой герцогини. Вышколенный лакей посторонился, не глядя на нас, и растворил одну створку.