Тень чужого воображения требует своего. Ее не остановят никакие языковые преграды. Ведь эта тень ни в чем не знает отказа.
- Напоминаю вам, монсеньор, что это еще и семейное дело, а не только суд, - заявляет персонаж, - а в семейном деле правом голоса наделяют близких родичей. - Однако... - говорит отец Сандро. - Я вынужден вмешаться... - Чтобы сообщить мне... - Что я желаю опровергнуть приговор. - Торг? Но это не в вашем характере, сын мой. - Я готов торговаться, если от этого зависит дальнейшая судьба моей квартирной хозяйки. - О, небо, что вы с ним сделали? - Никто ничего не делал со мной, монсеньор, а вы постоянно присваиваете мне бесчеловечность. - Нечеловечность. - Не будем играть словами. - Чего же вы просите? - Права на ошибку. Каждый человек волен однажды усомниться в Творце, тем более неопытная женщина. Вы не инквизитор, монсеньор, и отнюдь не иезуит.
Увидев, что отец Сандро начинает подтаивать, будто сливочное масло, брат Огюст тоже вскакивает со стула.
- Еще одно слово, и я скрещу с ним перо! - восклицает семинарист. - И в этот раз ему никто не поможет, даже вы, потому что если вы еще раз прислушаетесь к нему, я подам иск на вас, отец мой! - Молчите, - бросает отец Сандро брату Огюсту. - Говорите, - приказывает он Атосу. - Смягчите приговор. - Каким образом? - Оставьте ей абзац. - Непозволительно! - брат Огюст стучит по столу. - Фразу? - осторожно просит Арамис. - Не прогибайтесь! - семинарист отбирает бокал мадеры у отца Сандро и подает чашку с горячим кофе. - Будьте стойким! - Взгляд, - просит и Портос. - Крохотный взгляд, совсем незначительный. - Строчку, которую сами уже и написали. Зачем переписывать целую страницу из-за одной строчки? Пустая трата бумаги и чернил, - резонно замечает Атос. - Вы в самом деле безумец, сын мой, - грустно улыбается отец Сандро, отхлебывая кофе, - к тому же ничего не смыслите в литературе, и уж конечно, в печати. Разве дело в строчке? Я перечеркивал тысячи строк и рвал в клочья сотни листов, если, проснувшись по утру, не зачитывался упоенно тем, что написал перед сном. Да, это случалось редко. Но и так бывало! Бывало же? Брат Огюст не даст мне соврать. Вру ли я, брат Огюст? Я вру? Я хоть раз соврал? Вы держите ответ перед лицом правосудия! - Не врете, - нехотя признал семинарист. - То-то! Не более вашего, мне жаль первоисточник и жаль черновик. Она принесла мне сюжет, и за это я не бросил ее. Клянусь вам, я работал над ее образом, дети мои, работал и развивал! Хоть брат Огюст и докучал мне изо дня в день требованиями забросить простую мещанку, я все же развивал ее назло ему. Моя голова не дремлет! Как развивал я субреткy Кэтти! И ваш, Гримо, да, ваш характер, сын мой, хоть вы на меня и в обиде - я вас денно и нощно прорабатывал! Развивал ли я вас, Гримо? Признайтесь честно - развивал или нет? Можете говорить - перед лицом верховного суда я наделяю вас правом голоса. - Развивали, - хмуро признался Гримо. - Не зваться мне слугой господина Атоса, если не развивали. - Браво, Гримо, браво! Вы умница, я всегда это утверждал. В общем, вы все, дети мои, благороднее некуда, но мозгов у вас маловато. В этом я согласен с моим подмастерьем, и в этом моя главная оплошность - моя, а не его, приходится признать, ибо суд идет. Но если бы не развивал я вас без устали, беспрерывно и не покладая рук, если бы не заботился о вашем благополучии, даже отвлекшись от сюжета, разве все это приключилось бы с вами? Да, я пустил вас на самотек. Да, я признаю это перед ликом Фемиды. Но даже когда я отвлекался, брат Огюст спешил вам на помощь, а вы сами же его и изгнали. Вдова господина Лажара не соврет. Изгнали ли вы брата Огюста из сюжета, дочь моя? - Нет, - Марта подняла глаза на отца Сандро. - Я его не изгоняла, он сам выбрал свой сюжет. - Что?! - взревел отец Сандро, заставив подскочить Портоса, который оказался весьма чувствительным к темпераменту своего Создателя. - Именно так, - сказала Марта. - Он принял решение покинуть нас в самом разгаре битвы, несмотря на то, что я умоляла его о помощи. - Не может быть! Вы лжете перед лицом правосудия! - Она никогда не лжет, монсеньор, - спокойно сказал Атос. - Правильно, все правильно вы говорите, сын мой, - отец Сандро закусил губу, успокаиваясь. - Брат Огюст, что я слышу? Вы покинули их на поле битвы? - А что я мог поделать? - с вызовом вопросил брат Огюст. - Ну, уж извините - Мантуанское наследство намного важнее мушкетера Атоса, а он чуть не загубил это дело, над которым я бился три месяца и все равно не сумел свести концы с концами. Хронология и так никаким манером не увязывалась. Я вам сотни раз объяснял, отец мой, что Марии Гонзага в 1622 году было тринадцать лет, и что пребывала она еще в девичестве, но разве вы послушались меня? Нет, не послушались. Вы, как обычно, настаивали на своем. Настаивали или нет? Отвечайте, отец мой, ибо мы на суде. - Настаивал, - шумно вздохнул отец Сандро. - Настаивали. И перед лицом высшего суда и низшего я обвиняю вас в том, что вы, как последний матрос, потребляете историю, будто она портовая шлюха! - Ах! - ахнул Арамис, чьи эстетические чувства были нешуточно задеты подобной пошлостью. - Не тревожьтесь, сын мой, - отец Сандро прикрыл руками уши Арамиса. - Не слушайте, когда говорит этот хам. - Если бы вы берегли историю так, как бережете слова, вам не в чем было бы оправдываться перед судом! - добавил семинарист в праведном гневе. - И я не слова не сказал об аккуратности по отношению к фабуле, потому что берегу ваши чувства.