В этот самый момент, перед лицом Страшного Суда, автор данного повествования во всеуслышание отказывается от прав как на графа де Ла Фер, так и на мушкетера Атоса. Эта женщина, пред ликом Страшного Суда, просит прощения у всех Святых Отцов за посягательство на их бессмертные слова и имена. Да будет так. Запишите в протоколе.
Женщина эта, к тому же, просит перед лицом Страшного Суда заявить: всем этим многостраничным трудом пыталась она отговорить графа де Ла Фер от той судьбы, которую он сам на себя навлек. Но у нее ничего не получилось сделать с этим спесивым человеком. Так что в этот момент она снимает с себя всяческую ответственность за все его дальнейшие поступки. Пусть же знает Страшный Суд, что граф де Ла Фер никогда, ни словом, ни вздохом, не прогнулся под ее волей. Так и знайте.
- Отец мой, - сказал Атос, - я горделив, но я не полубог, и конечно не Творец. На Страшном Суде, я прошу вас отменить приговор. Прислушайтесь ко мне в этот последний раз и, клянусь честью, я отдам вам самое дорогое, что имею. Я бы отдал вам свою жизнь. Но что такое жизнь? Она и так принадлежит вам. Я отдал бы вам свою вечность, но и она в ваших руках. Отец мой, я уже отдал вам свою верность, свою честь, свое родовое имя и свое слово. Я сложу голову на службе у вас. Я буду смиренным пред вашей волей. Я преклоню перед вами колени и буду покорен всем вашим приказам отныне и навсегда. Пьяным, отчаявшимся, мрачным, несчастливым - я буду таким, каким вы пожелаете меня видеть; без права на собственное имя и на любовь к женщине, на потеху толпы, публики, всех этих читателей, мусолящих страницы, вытирающих пальцы о наши имена, раз вы этого хотите, пусть будет так. Я ни разу не упрекну вас ни в чем. Делайте со мной все, что пожелаете, и я никогда более не посмею перечить вам и вашему замыслу, но оставьте хозяйке с улицы Феру хотя бы одну строчку в этом повествовании. Я отдаю вам свою волю.
Голос тонкой тишины окутал огромную залу королевского дворца. Замерцали серебряные светильники на мраморных стенах. Сводчатые потолки, расписанные фресками эпохи позднего возрождения, утонули в бескрайнем поднебесье. Алая ковровая дорожка, вытканная королевскими лилиями, ведущая из ниоткуда в никуда, распростерлась на полу, вымощенному черно-белыми плитами.
По дороге этой красной, в придворных одеждах и орденах, одновременно носить которые было дозволено лишь королям и комедиантам, приближался к Творцу граф де Ла Фер, всю жизнь потративший на войны внутренние и внешние. В руках он нес шпагу.
- Что вы наделали? - гулко прозвучал голос епископа Ваннского, стоящего у далекой стены. - Ради бога, Атос, остановитесь, Творец в бешенстве! - бросился ему наперерез капитан королевских мушкетеров. - Таков мой долг, сударь, - отвечал вельможа.
Граф де Ла Фер переломил свою шпагу об колено и положил обломки к стопам Создателя. Потом он опустился на колени перед Создателем и склонил голову.
Создатель взглянул на графа де Ла Фер и смешливые глаза его наполнились слезами.
- Я... не хотел, - Творец сделал шаг назад, подальше от обломков шпаги. - Я вовсе не это имел в виду. Истинный романист не станет лишать свободной воли...... - На все воля ваша, - покорно произнес граф де Ла Фер. - Я не хочу... нет... вы не заслужили... это не я, это вы сами! - Создатель отшатнулся в испуге. - Вы мой хозяин и господин, монсеньор, отныне и навеки. - Сын мой! - вскричал отец Сандро. - Отрекитесь, пока не поздно! Мне не нужны ваши жертвы! - Я не приношу жертву вам, милосердный отец мой, а отдаюсь в руки высшего правосудия. Пусть же оно нас рассудит. - Атос, мой дорогой Атос!
Слезы полились из глаз отца Сандро, и дождь оросил королевскую залу.
Распахнулись окна. Порыв ледяного январского ветра ворвался в бескрайнюю залу. Задрожало пламя в светильниках и вспыхнуло, убегая на волю. Но тишина была страшнее ливня, ветра и огня. В громогласной тишине лились слезы благородного Творца, отказывающегося от жертв. Однако чаша мимо не пронеслась.
Ведь даже такой Творец, как отец Сандро был не в силах отменить дань, принесенную пред ликом Господа Бога свободной волей человека. В этот самый момент отец Сандро пожелал разорвать к чертовой матери свой многостраничный труд, но его воля в этом вопросе была ограничена. Все творцы - вассалы своего творчества. Все отцы - рабы своих детей.
- Высшая инстанция принимает жертву графа де Ла Фер, отданную взамен на жертву, принесенную достопочтенной вдовой Мартой Лажар, - провозгласил Творец, содрогаясь от рыданий и доставая клетчатый платок. - Приговор отменяется. Каллиграфически запишите в протоколе Страшного Суда: хозяйка с улицы Феру отныне и навсегда получает строчку в повествовании во всех издательствах романа-фельетона «Три Мушкетера», написанного рукой Александра Дюма-отца, с помощью Огюста Маке, в здравом уме и твердой памяти в 1844 году от Рождества Христова. Мушкетер Атос, он же граф де Ла Фер, приговорен к беспрекословному повиновению воле Создателя, без права на дальнейшие упрямство, непокорность и свободомыслие. Он более не станет противоречить Творцу, вручив волю свою в руки его. От этого момента и сорок лет спустя. Да будет так. Сын мой, прости меня, ради бога. - Сорок...? - эхом отозвался призрачный голос брата Огюста. - Вы что, с ума сошли? Когда вы все это успеете написать? А граф Монте-Кристо? Сорок? - О, боже! Зачем такая жестокость? Не надо! - отразился от далеких стен голос епископа Ваннского. - Сам так решил... - рыдал Создатель в клетчатый платок, шмыгая носом, - в здравом уме и... и твердой памяти... этот упрямец... вручив волю свою в длани... мои на... на Страшном Суде... Чего ради? Какой-то женщины? - Черт вас всех побери! - зарыдал и барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, ища прибежища в объятиях епископа Ваннского.