- Да потому что я люблю вас без памяти! Я люблю вас с того самого момента, как вы переступили порог моего дома. Помните? В июле. Был сильный ветер и лаяли собаки. Кувшин опрокинулся и разлилось молоко. Вы были так молоды и так несчастны. Я любила вас, когда вы хотели меня уничтожить, ошибочно принимая за свою собственную галлюцинацию. Я любила вас, когда вы и ваши друзья лишали меня покоя и сна. Когда звон шпаг раздался на улице и я открыла дверь и увидела вас, раненного, лежащего без сознания в грязи, я испытала сильный гнев, потому что вы снова не сберегли себя, несмотря на все усилия... впрочем я и тогда любила вас. Я любила вас, когда вы отправились в Лондон, а потом пропали на целый месяц и я думала, что потеряла вас навсегда. И когда вы закрывались в ваших комнатах, отказываясь встать с кровати, и черная тьма поглощала вас, я вас любила. Я любила вас и тогда, когда вы не смотрели на меня, не замечали меня, обращались со мной как с табуреткой... - тут хозяйка сделала паузу.
Атос смотрел на нее изумленным взглядом, так, будто видел впервые. Он оглядывал ее с головы до ног - невысокую стройную женщину с тонкими чертами лица и наивными, почти детскими глазами, к которым уже подступила сеть морщин. Темные волосы слегка выбивались из-под чепца у висков.
У нее было приятное лицо, почти нетронутое временем, и все его черты, сами по себе ничем не примечательные, пребывали в замечательной гармонии друг с другом. Это было лицо женщины, познавшей страсть, но овладевшей ею. Лицо человека мудрого, но не потерявшего чистоту духа. Лицо женщины всю жизнь казавшейся самой себе слабой, и не подозревающей о собственной силе. И вот сейчас, впервые испробовав вкус этой силы, лицо преобразилось, приобрело краски и жизненность. Ее губы шевелились и, когда она говорила, в необычной манере сужались ее глаза. Левый глаз был чуть меньше правого, и этот небольшой изъян в симметрии завораживал, приковывая взгляд к верхней части ее лица. Ее глаза были темными, а брови - светлыми. Над переносицей пролегла неглубокая морщина, характерная для мыслителей. Атос смотрел на нее, и изумление росло с каждым ее словом и с каждым ее жестом.
- Скажите, господин Атос, - спросила хозяйка с улицы Феру, - неужели я так на нее похожа?
Атос, будто пробужденный ото сна, провел рукой по собственному лицу, пытаясь избавиться от наваждения.
- Отнюдь, - ответил он, - не похожи.
- Вы никогда не смотрели на меня, - вторила хозяйка мыслям Атоса, - но в те редкие разы когда смотрели - видели привидение. Почему же вы столько раз путали меня с этим призраком?
- Должно быть, так устроен человек: когда призраки гонятся за ним, он не способен отличить действительность от воображения, - Атос замолчал, а потом, будто обращаясь к самому себе, произнес: - Я шесть лет прожил в тумане.
- Не все шесть, - возразила хозяйка, - господин дʼАртаньян оказал на вас благотворное влияние
- Вы снова правы, - согласился Атос.
- Я права, но какой мне в этом толк? Вы покидаете мой дом и я потеряю вас. На этот раз навсегда.
- Сударыня, - глубокий голос Атоса звучал мягко, почти ласково, и он сам подивился его звучанию, - но я решительно не представляю, что я могу для вас сделать.
Хозяйка сделала шаг по направлению к Атосу. Атос сделал шаг назад. Она снова приблизилась. Он снова отдалился. Еще шаг, и еще, и в итоге этого странного танца Атос уперся спиной в посудный шкаф.
Отступать было некуда.
Неопределенного цвета глаза разной величины не излучали ничего, кроме бескорыстной любви. Любовь вступала в свои права и требовала удовлетворения, подобно дуэлянту, чья честь была задета. Щеки хозяйки пылали и дыхание ее было свежо и горячо, как дыхание хлеба, только что вынутого из печи. Она сорвала чепец с головы и длинные темные волосы, кудрявые и сбитые, рассыпались вокруг ее лица и шеи.
Атос увидел луг в цвету. Стада. Покошенное сено. Где-то далеко запела пастушья свирель. Замок на холме, а вокруг него - парк. Античные статуи скрывались в тени аллей. Дочь управляющего пряталась за ними. Наглая девчонка кидала на него недвусмысленные взоры, но виконт не смел приблизиться.
Сын сеньора не мог запятнать свою честь. Проклятую родовую честь. И хоть ни одна душа не попрекнула бы его за это, он не мог переступить через тот закон, который был влит в него подобно раствору, что удерживал прилаженные друг к другу камни замка старинного рода, знатного, как Дандоло или Монморанси. Не будь раствора, и не было бы замка, и не было бы рода.
А его и так больше нет.
Руки хозяйки легли ему на плечи и ровно через мгновение он держал ее в своих объятиях, сминая и душа с жадностью и исступлением человека, приникшего к ручью после долгого странствия по голой степи.