Я бы не посмела его потревожить и собралась было улизнуть незамеченной к себе в комнаты, но оказалась прикованной к месту хмурым взглядом. Ретироваться было поздно - он заметил меня.
Господин Атос посчитал нужным дать объяснения. Указал на огромное количество пустых бутылок на столе и на бурые пятна, растекшиеся по столешнице, будто я сама их не заметила.
- Вино закончилось. Пришлось искать на кухне. Бутылки нашлись, но подняться к себе оказалось труднее, чем я предполагал, - затем он усмехнулся. - Вам бы лестницу сменить - ступени круты.
Я вздохнула, опуская корзину на пол. Постоялец был мертвецки пьян.
- Не кажется ли вам, что вы злоупотребляете выпивкой, господин Атос? - спросила я, понимая, что лезу не в свое дело.
Но двигала мною искренняя забота о совсем еще молодом человеке, который нещадно губил свою жизнь. Материнская, пожалуй, забота. Ведь такого количество вина, который употребил постоялец за два месяца его проживания на улице Феру, не выпивал мой покойный супруг, царство ему небесное, и за год вместе с мэтрами Маршаном и Кандидом. А выпить-то Лажар был не промах, хоть и хмелел быстро.
- А вам так кажется? - неожиданно спросил господин Атос.
Я не могла всерьез поверить, что он интересуется моим мнением, но, видать, сам дьявол дернул меня за язык:
- Прошу прощения, сударь, но знакомый лекарь рассказывал, что это вредно для печени. - Почему вы все время просите прощения? - внезапно спросил мушкетер и хоть взгляд его был мутным, в нем каким-то чудом еще сохранялась неуютная требовательность. - - Вы разве виновны в чем-то? Передо мною или перед кем другим? Вы грешны? Вы не каетесь в грехах своих? Не исповедуетесь? С чего вы взяли, что я должен вас прощать?
Я растерялась, ощутив острый укол вины. И хоть этого никоим образом быть не могло, мне померещилось, что господин Атос прознал о моих похождениях в его сундуке.
- Ваше сиятельство, умоляю вас, простите меня, я не хотела... я думала... - было все, что я смогла из себя выдавить. И тут же спохватилась - я выдала себя!
Вся нелепость моих слов раскрылась мне, когда на лице господина Атос обозначилась такая животная ярость, что ее не смогли сгладить ни железная выдержка, ни винные пары. Я видела, что он отчаянно борется с собой, всеми силами стараясь не дать волю адской молнии, что вспыхнула в нем, но попытки его были тщетны. Он буквально позеленел и мне даже почудилось, что он сейчас потеряет сознание.
- Милостивая госпожа, - процедил он сквозь зубы, - впредь не смейте обращаться ко мне в таком тоне. Вам нет прощения. Никогда, слышите? Никогда вы не получите его. Сам Сатана пусть будет вам судией.
Неужели такое влияние оказало на него раскрытие моего преступления? Впрочем, будь я на его месте, я едва ли разозлилась бы меньше. Стыду моему не было предела.
- Пресвятая Богородица... - забормотала я, понимая, что оправдываться бессмысленно, - я поступила низко и подло, сударь... ваше сиятельство, я не должна была скрывать от вас свой поступок... клянусь богом, я буду хранить тайну, я никому никогда... - Молчите, несчастная! - замогильным голосом прервал меня граф де Ла Фер, судорожно сжимая горло бутылки. - Вы достойны наихудшей кары и в моей власти покарать вас. Какой же я осел, глупец, болван! Как можно было вам доверять?! Уж лучше было разделить кров со змеей!
Резким движением господин Атос выхватил кинжал из ножен, висевших у него на поясе, замахнулся, и на одно мгновение я успела попрощаться с жизнью, но он вонзил лезвие в столешницу, лишь чудом минуя кисть своей собственной левой руки. Тут мой страх за себя смешался со страхом за него, но я не смела ничего сказать или сделать, боясь в очередной раз подать повод опасной вспышке. Больше всего мне хотелось исчезнуть, но я замерла в полнейшем оцепенении. Господин Атос стиснул рукоять кинжала так, что пальцы его побелели и продолжил свою ужасную обвинительную речь:
- Вы исчадие ада, ехидна, мегера! Ничего кошмарнее вас никогда не носила земля. Да как вы могли, господи, как можно было?
Будто невидимая струна оборвалась в голосе постояльца. Ярость сдулась, уступив место боли, которая могла быть вызвана лишь глубоким разочарованием. У меня подкосились колени. Стать причиной подобного разочарования оказалось намного хуже, чем поводом для оправданного гнева.
- Мне нет прощения, - пролепетала я, - мне никогда не искупить свою вину перед вами. Убейте меня, в самом деле, ваше сиятельство, так будет лучше. - Вы проявляете несвойственное вам великодушие, сударыня, но какая досада, что никого не дано убить дважды, даже если речь идет о вас.