Лестница на второй этаж состояла из бескрайней библейской пустыни, в песках которой Спаситель молил отца своего пронести мимо чашу; из огромного моря, в бушующих волнах которого затерялся по дороге в Новый Свет корабль «Боярышник», и из жены Потифара состояла эта лестница. Но больше всего она состояла из такой бездонной боли, что, однажды окунувшись в нее, невозможно было не утонуть.
Порой воображение играет с нами странные шутки, являясь именно той причиной, по которой мы потом долгие годы страдаем от неутоленных желаний и несбывшихся грез. Бесплотное воображение, состоящее из наших же собственных страхов и из ничего более, это такая преграда, которую иногда не в состоянии осилить даже самый отважный мушкетер его величества.
Тем не менее, вдова покойного господина Лажара поднялась с постели, запахнулась в шаль, зажгла светильник и ступила на лестницу.
Сделав так, она вступила на путь, на котором ее ждали разочарование, бесчестие и позор. На этом пути она могла потерять столь многое, что и не вообразить. Она помнила слова мудрого кюре о том, что ей стоило забыть этого человека, как помнила она и лицо постояльца, искаженное яростью при встрече с призраком своего прошлого - со своей женой, кем бы она ни была, и которую почему-то напоминала ему сама вдова покойного господина Лажара. Может быть лишь тем, что она была женщиной. Всего лишь женщиной.
Быть женщиной для вдовы Лажар значило готовить, убирать и прислуживать, а ей хотелось большего. Ей хотелось, чтобы ей дарили розы, писали письма и стихи, чтобы в ней видели существо, достойное внимания, уважения и даже, чего греха таить - восхищения. Ей хотелось тепла, ласки, заботы и взгляда, который смотрел бы не мимо нее, не сквозь нее, не через нее, а на нее, и видел. Да, ей хотелось многого, но разве не заслужила она хотя бы крохотного места в чужой душе? В конце концов, разве могла она оказаться хуже той женщины, из-за которой дворянин на втором этаже губил себя, отрезая все концы своего прошлого?
Но что значило быть с женщиной для дворянина на втором этаже? Вдова покойного Лажара не хотела думать об этом. В ее самых тайных грезах, в которых она не признавалась даже самой себе, дворянин был ласков, предупредителен и нежен. Но она, несомненно, понимала, что между ее воображением и истинным положением дел не было ничего общего. И все же, вступив на опасную лестницу, она была готова ко всему.
Она была готова к унижению и к самому жестокому использованию ее благих намерений. Она была готова к презрению и насмешке, к надменности и грубости. И даже к отвержению она была готова, хоть это и являлось самым тяжелым испытанием.
Вдова покойного господина Лажара была сама не своя. Дьявол взыграл в ней, горяча ее кровь и пробуждая желания настолько низменные, что она пылала не только внутри, но и снаружи. Ей так хотелось дотронуться до этого человека, что она, стоя на лестнице в тот самый момент, готова была отдать за одно прикосновение всю свою нынешнюю жизнь и загробную, ничуть об этом не пожалев. Ее мышление будто прояснилось и она отчетливо понимала: жизнь на этом свете дается только раз и сожалеть о несделанном гораздо ужаснее, чем о сделанном. Это прозрение утвердило ее в своих греховных намерениях еще пуще.
Пока она взбиралась по лестнице, а сердце ее грохотало, как боевая конница в пылу сражения, ее постигали потусторонние видения, в которых ей отчетливо виделась смерть этого человека, только этих смертей было много, и она не могла различить, какая из них истинная. Дворянин то тонул в пучине ночного моря, то испускал дух от колотых ранений, то в тишине своего замка мирно закрывал глаза, а душа его летела в звездное небо. Эти видения не пугали вдову покойного Лажара, напротив - они придавали ей смелости, потому что тогда она вспоминала, что идет наверх к простому смертному, а не к тому полубогу, которого себе вообразила. Смертный был способен ее понять, даже если и осудит ее поступок.
Как говорил сам Атос, один человек не может умереть много раз, а вдове Лажар достаточно было одного. Если дворянин выстрелит в нее из пистолета или бросит в нее кинжал, что было вероятным развитием событий, она примет смерть с радостью, потому что умрет, проявляя собственную волю. Эта мысль окрылила ее и прибавила привкус свободы в тот костер из чувств, что разгорался в ней все ярче и ярче во время восхождения.