Погрузившись в размышления, я не заметила огромную лужу помоев, в которую вляпалась. Остановилась, достала платок, отошла к стене ближайшего дома и нагнулась, чтобы хоть как-то исправить положение дел с запачканным подолом юбки. Выпрямившись, я заметила, что на углу улицы Вожирар стоит какой-то мужчина в нахлобученной до носа шляпе и завернутый до носа в плащ. Не будучи уверенной, что он пришел по моей душе, я все же ускорила шаг и почти бегом помчалась к себе, забыв о чистоплотности.
Глядя не вперед, а под ноги, чтобы избежать очередной лужи, я столкнулась с прохожим, который, должно быть, тоже не смотрел, куда шел. Корзина выпала из моих рук и ее содержимое разлетелось в разные стороны. Я громко закричала, возомнив, что на меня напали. Прохожий отступил, непроизвольно опуская ладонь на эфес шпаги, и я узнала своего постояльца.
- Куда вас несет, мадам Лажар? - невозмутимо спросил господин Атос, узнав в запыхавшейся женщине с красным лицом и осоловелыми глазами свою домовладелицу. - Вы выглядите напуганной.
Право, я не знала, что и говорить. Кинулась собирать бесповоротно испачканные кружева и ткани, но господин Атос перегородил мне путь, всем своим видом изображая вопрос. Пришлось говорить правду.
- Мне показалось, что за мной следят.
Ответ был необдуманным. Пожалуй, всяко лучше было сказать, что я испугалась наказания божьего, собственной гордыни или даже дьявольского искушения. Но очевидно и то, что, даже ответь я по-другому, от пытливого взгляда господина Атоса все равно не укрылось бы красное пятно сургуча, ярко выступившее на сером фоне.
- Вам показалось? - презрительно переспросил мушкетер.
Он бросил взгляд на злополучное письмо, а потом быстро оглядел улицу. Вокруг ничего подозрительного не наблюдалось, лишь прогромыхала телега, из-под холста которой виднелись капуста и лук. Возница лениво попивал из фляги. Я не успела опомниться, как господин Атос поднял письмо с земли и спрятал у себя на груди.
- Стойте здесь.
Не дав возразить, он стремительно зашагал в ту сторону, откуда я появилась. Исчез за углом, оставив меня отряхивать содержимое корзины и ужасаться похищению письма. Скоро вернувшись, он бросил:
- Пойдемте.
Не дожидаясь меня, постоялец направился домой. Я поспешила за ним, гонимая долгом перед герцогиней, господином Арамисом и всем французским и мантуанским дворами.
Зайдя в дом, господин Атос запер дверь на засов и проверил наглухо ли закрыты ставни. Потом прошествовал в гостиную, сел в свое обычное кресло, но с таким натянутым видом, словно с минуты на минуту за ним придет сам господин де Тревиль. Он вдруг стал похож на волка, готовящегося к прыжку. В такой боевой готовности я его еще ни разу не видела, что заставило меня убедиться в том, что слежка мне не померещилась.
- Сядьте, милейшая, - с таким же успехом он мог сказать «изверг рода человеческого» и смысл сказанного ничуть не изменился бы. - Почему вы носите с собой письма с герцогскими гербами?
Господин Атос преувеличивал - письмо с гербом у меня было только одно. Впрочем, теперь оно было у него. Постоялец извлек проклятую бумагу и принялся внимательно разглядывать.
- Отвечайте, - настаивал он, словно я была у него на допросе.
Я задрожала от страха, снова не зная, что сказать, а за спиной господина Атоса мне отчетливо представились каленные щипцы на жаровне. Но не выдавать же мне его друга.
- Это не моя тайна, - пролепетала я. - Ах, не ваша, - сказал господин Атос, сверля меня взглядом. - Когда вдовствующие белошвейки носят в корзинах гербы дома Гонзага, мировой порядок нарушается и чужие тайны становятся достоянием общественности, переставая принадлежать кому-либо в частности. - Я не могу выдать чужой тайны, - повторила я, твердо решив выдержать любую пытку. - Мадам Лажар, - продолжил испытывать меня инквизитор, - я готов просидеть тут сколько потребуется, пока вы не станете говорить. И уж поверьте, я очень терпелив. - Сидите сколько угодно, сударь, но я буду хранить молчание, - я гордо выпрямила плечи, а внутри все замерло от собственной дерзости, не лишенной к тому же приятности.
Больше господин Атос не произнес ни слова. Безмолвное присутствие мрачно настроенного постояльца давило на меня подобно могильной плите. Время растянулось, казалось, до бесконечности, а он сидел как надгробная статуя, не шевелясь и не спуская с меня глаз. Я старалась сохранять подобающую выдержку и тоже не шевелиться. У меня затекла спина и похолодела душа, но я сидела ровно и не двигалась.