Хохот стал громче. К Касселю присоединился третий солдат и ущипнул меня за бок. Я вскрикнула и, не раздумывая, ударила его по лицу. Tо была вторая пощечина в моей жизни.
Толпа на миг притихла, после чего заржала еще громче, на этот раз потешаясь над оскорбленным солдатом. Тот побагровел, размахнулся и завел кулак над моей головой. Я сжалась и зажмурилась, ожидая удара, но его не последовало. Зато послышался глухой стук.
Я открыла глаза. Безымянный солдат оседал на пол - вокруг его головы опадали осколки глиняного кувшина. На его месте выросли двое других гвардейцев и наступали на меня. Чья-то железная рука вцепилась мне в плечо и бросила на трактирную стойку. Господин Атос загородил меня собой.
- Я не стану марать свою шпагу о вашу кровь, господа, - тихо произнес он, скрестив руки на груди. - Нам лучше распрощаться с миром.
При этих веских словах один гвардеец отступил, а Кассель, видимо вознамерившийся явить народу храбрость, продолжал скалиться в усмешке.
- Вы сперва утверждаете, что до дамы вам дела нет, дорогой Атос, а потом нападаете на соперников. Без меры возвеличенные мушкетеры короля возомнили себя хозяевами всего, что шевелиться в Париже.
Видимо, оскорбление, нанесенное королевскому полку, возмутило господина Атос пуще всего остального. Оставаясь верным своему слову, шпагу из ножен он так и не вынул, а вместо этого вступил с Касселем в рукопашный бой.
Впрочем, то, что произошло, боем назвать было трудно. Господин Атос просто схватил несчастного за грудки, развернул и ударил каблуком в то место, что находилось ниже его спины.
- Впредь знайте, что за оскорблением, нанесенным дворянину, следует наказание, достойное пса. Надеюсь, урок пойдет вам на пользу.
Но урок на пользу не пошел. Удар пришелся не только по мягкому месту, но и по достоинству Касселя, который взвыл от ярости, призывая на помощь своих товарищей.
Настал хаос. Вокруг постояльца смешалась куча из рук и голов, но господин Атос особого замешательства, судя по всему, не испытывал, только выбрасывал кулаки с точностью плотника, забивающего гвозди. Несколько человек попробовали подступиться к нему, но быстро поняв всю тщетность своих намерений, отошли к своим столам.
Пока господин Атос был занят избиением пьяных оскорбителей, я заметила, что Кассель принялся заряжать пистолет. Будучи уже за гранью потрясения, я испытывала лишь некую странную холодную отрешенность, из которой мир вокруг выступал очень ярко, четко и при этом несколько замедленно. Дуло пистолета уже направлялось сбоку к голове господина Атоса, когда я толкнула его в спину.
Никоим образом не ожидая подобного подвоха, господин Атос потерял равновесие, ведомый к тому же силой собственного выброса, и повалился вперед, минуя смертоносную пулю. Она просвистела над его головой и попала в бутылку, которую держал в руке трактирщик. Вино и осколки в этот раз окатили меня. Трактирщик заорал благим матом.
- Проклят тот кабак, в котором семеро нападают на одного, - сказал господин Атос, оценив только что произошедшее. Выхватил пистолет из рук Касселя и размозжил тому голову рукоятью, - Что-ж, самое время покидать Париж.
Должно быть все присутствующие к тому моменту осознали, что мера превышена и угомонились. Так бывает с толпою, ибо она обладает неким общим чутьем и удовлетворение страстями во всех в ней присутствующих наступает в одно и то же время. Со зрителями действия на сцене Бургундского отеля происходило то же самое. Я поняла, что размышляю об этом так, будто не являлась прямой участницей событий. Да и впрямь, мое участие в подобной переделке противоречило всему, что я желала о себе знать и помнить. Если хоть одна из моих товарок прознает о моих похождениях в этом кабачке (а как не узнать?), я не посмею впредь показать носа на рынок. Такого срама, будучи почтенною вдовой, не ведала я никогда. А какой позор, в таком случае, навлекла я на господина Атоса?
- Особого приглашения не ждите, мадам, - голос постояльца донесся будто издалека.
Потом он сжал мой локоть и, будто я была мешком с тряпьем, поволок на улицу. Никто за нами не последовал. В сумерках осеннего вечера я ясно видела его лицо. Казалось вся ненависть, которая ни на миг не всколыхнулась в нем во время потасовки, сейчас вступила в свои права и изольется на мою голову.
- Вы защитили мою честь, - только и смогла пробормотать я, предупреждая его гнев. - Не вздумайте говорить о чести, - оправляя воротник и набрасывая на ходу плащ сказал постоялец.
Я видела, что он прилагает усилия, чтобы не обрушиться на меня с упреками. Я понимала, что мне следовало молчать, но мои поступки давно утратили последовательность.