Одри сглотнула комок в горле.
— Иными словами, кое у кого в отеле чрезмерно богатое воображение.
Джон остановился у туалетного столика и, не скрывая разочарования ее словами, обронил:
— Что ж, если хотите, можно считать и так.
— Грустно все это… — Одри вдруг подумала, что с мистики можно плавно перевести разговор на смерть Эстер. — Действительно интересная история. — Она волновалась и, чтобы чем-то занять руки, стала вывинчивать объектив и менять его на другой. — Но, полагаю, в биографии старых гостиниц всегда масса жутковатых историй. Вы меня почти убедили, что буревестник — символ беды.
— Беды? — задумался Джон. — А мне кажется, что эта птица символизирует силу духа, умение противостоять невзгодам и в конечном счете побеждать.
Хм, уж не подсмеивается ли он надо мной? Одри решила продолжать разговор, несмотря ни на что.
— Хорошо, не будем спорить. А нет ли у вас в запасе еще каких-нибудь историй? Ну например, про партию в карты, которая на рассвете завершилась выстрелом неудачника в висок, или о любовниках, бросившихся в пучину океана…
Господи, подумала Одри, неужели, решившись на откровенные намеки, можно что-то разузнать о смерти Эстер? Наверняка Олтманы держат эту тайну за семью печатями. Неужели я в самом деле надеюсь, что однажды вечером за общим обедом кто-нибудь из мужчин бросит: «Кстати, помните ту девушку, с которой десять лет назад я ночью купался голышом? Ту, что утонула?»
Во всяком случае, не следует быть слишком щепетильной. Надо добиваться своего, незаметно, но настойчиво подводить собеседников к интересующей меня теме. Вдруг кто-то потеряет осторожность и наконец обмолвится о том, что произошло в роковую ночь много лет назад.
— В общем-то, конечно, в отелях всякое бывает. — Похоже, вскользь брошенная фраза об океанской пучине не вызвала у Джона никаких ассоциаций. Со сноровкой опытного ассистента он принялся помогать Одри складывать аппаратуру в кофр. — Вот, например, в конце тридцатых годов некий вышедший в тираж голливудский актер захотел с горя свести счеты с жизнью и попытался повеситься на банановом… кхм… дереве. Но он был насквозь пропитан алкоголем и отключился, так и не поняв, что банан, хоть и достигает восьми метров в высоту, но все же не дерево, а травянистое растение.
Неужели это все? Брошенный ребенок и спившаяся кинозвезда… Не много же мне удалось узнать, с досадой думала Одри, разглядывая на запястье Джона знакомую татуировку. А как насчет Эстер? Она с трудом удержала готовый сорваться с языка вопрос. Как насчет красивой золотоволосой восемнадцатилетней девушки, которая остановилась в «Буревестнике», отправилась с поклонником ночью на пляж и не вернулась?
Неужели владельцы отеля забыли эту историю?
Нет… невозможно. Никто не в силах забыть свою жертву. Десять лет, конечно, большой срок, но и его недостаточно, чтобы чувство вины перестало терзать нечистую совесть. А вдруг именно поэтому Джон охотно читает лекции по ботанике и не хочет говорить об утопленниках?
Одри мысленно поставила знак вопроса рядом с именем Джона Олтмана и с неожиданным удивлением поймала себя на том, как неохотно это сделала…
Около двух часов пополудни они сделали перерыв на ланч. Ресторан отеля имел два зала, одним из которых была веранда, выходящая прямо на океанский пляж. Поскольку среди постояльцев желающих находиться в хорошую погоду в помещении не нашлось, все места на веранде оказались занятыми. Джона это не смутило. Он сделал официанту какой-то знак, и тут же два боя притащили откуда-то столик и пару стульев, которые установили под полосатым зонтом-тентом на площадке у веранды.
Одри пришла в ужас. Буквально все посетители ресторана с нескрываемым любопытством наблюдали за этой суетой. Скатерть и салфетки, посуда и приборы, а также веточка желтого гибискуса в пузатой вазочке — все незамедлительно появилось на их с Джоном столике.
— Ради Бога, Джон, — в смущении воскликнула Одри. — Я с удовольствием поела бы и в самом ресторане. Даже в своем номере! — Она пыталась не думать о десятках глаз, которые жадно наблюдали за ними. — Нет абсолютно никакой необходимости…
— Еще как есть, — услышала она безапелляционный ответ. — Прошу садиться. Здесь будет очень приятно.
Приятно? Они будут чувствовать себя как на сцене. Одри сомневалась, что кусок полезет ей в горло, когда на нее все глазеют.
— Но мы слишком бросаемся в глаза. — Она понизила голос до шепота. — Всей этой публике.
— А что вам до зевак? — Оглянувшись, Джон кивнул нескольким знакомым. — При желании они тоже могли бы подтащить свои столики к воде. На пляже места хватает. — Нагнувшись, он небрежным движением скинул обувь. — Советую вам последовать моему примеру и снять босоножки, иначе их может замочить набежавшей волной.
Одри замялась, а он укоризненно поцокал и, опустившись перед девушкой на колени, приподнял ее ногу и, несмотря на сопротивление, снял босоножку.
— Босиком куда приятнее, — забавляясь, протянул Джон, снимая другую босоножку.
Одри хотелось вскочить и устроить небольшой скандальчик. Послать, например, Джона куда подальше с его ланчем и сказать, что не всем нравится принимать пищу по пояс в воде.
Но ничего подобного она не сделала. Пока Джон стоял на коленях у ее ног, как принц перед Золушкой, она вдруг подумала, до чего нелепо бы выглядела в его глазах. Одно дело быть рассудительной, сдержанной, разумной. И совсем другое — предстать занудой. Без обуви она и в самом деле почувствовала себя куда лучше. Влажный песок приятно холодил босые ступни.
Джон сделал заказ и уже через несколько минут они наслаждались жареной лососиной под грейпфрутовым соусом. Блюдо показалось проголодавшейся Одри просто божественным, да и собеседник был в ударе, рассказывая потешные истории о своих первых неудачных попытках освоить искусство серфинга.
Когда Джон дошел до момента, как он принял своего лучшего друга за акулу, у Одри от смеха на глазах выступили слезы.
Она напрочь забыла о присутствующих на веранде. Теперь все ее внимание было обращено на Джона, который с непринужденным юмором рассказывал о себе. Одри импонировали люди, не находящие ничего зазорного в том, чтобы подшутить над собой. Она считала это признаком незаурядного ума и силы духа.
— Убедились? — вдруг спросил Джон. — На самом деле все это не важно, не так ли?
— Что именно? — не поняла Одри.
— То, что думают окружающие.
Джон вытянул под столиком свои длинные ноги, задев пальцами щиколотки Одри. Она вздрогнула, почувствовав прикосновение, но ноги поджимать не стала. Пожалуй, ей было даже приятно.
— Никто не представляет для человека большего интереса, чем он сам, — криво усмехнулся Джон. — Так что можете не сомневаться, что даже самые назойливые в конце концов отстанут от вас, если вы достаточно долго будете игнорировать их присутствие.
Она даже не нашлась, что ответить. Хотя эти слова, скорее всего, были правдой, звучали они достаточно цинично. Интересно, какие еще грани характера этого раскованного и легкого в общении человека остаются для нее неведомыми?
— Стоит помянуть черта, — взглянул Джон за ее спину, — и он тут как тут.
Одри обернулась. К ним направлялся Фредерик, на лице которого лежала печать крайней озабоченности, а следом за братом, корча гримасы, вышагивал Юджин.
— Вот ты где, братец. — Фред остановился на почтительном расстоянии от столика, дабы не подвергать опасности свои пятисотдолларовые туфли. — О, мисс Клиффорд, приятного аппетита. — Он сделал почтительный полупоклон.
Одри улыбнулась. Узнав, что она фотограф, Олтман-старший стал относиться к ней с подчеркнутой любезностью. Человека, который может бесплатно обеспечить тебе рекламу, нельзя игнорировать. К тому же Фред привык оказывать особое внимание любой привлекательной блондинке, не перешагнувшей тридцатилетний рубеж.