— Это было… прекрасно. У вас великолепный оркестр. — Она заправила несколько выбившихся прядок за уши. — Знаете, теперь мне в самом деле пора.
— Думаете, мистер Эрскин заметил ваше отсутствие? — с легкой иронией спросил Джон.
— Конечно. Сенатор наверняка захотел побыть в обществе жены и…
— А вот и нет. Сенатор умер много лет назад. — Джон облокотился на балюстраду. Свет полной луны посеребрил его волосы. — Мы продолжаем называть миссис Мередит сенаторшей по привычке. И я подозреваю, что она, скорее всего, утащила вашего шефа на пляж, и теперь они, устроившись в шезлонгах, любуются луной и пьют мартини.
— Но мистер Эрскин не пьет… — прошелестела вконец растерявшаяся Одри.
— Неужели? — хмыкнул Джон. — И все равно не ждите его раньше чем через пару часов. Если Белинда прихватила с собой емкость, она заставит распить ее даже убежденного трезвенника. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, разумеется.
Одри представила себе картину совращения мэтра Эрскина престарелой великосветской пьянчужкой и рассмеялась.
— Мне кажется, вы переоцениваете возможности моего шефа.
— Ничего подобного. — Он покачал головой. — Это вы, милочка, его недооцениваете.
Вспыхнув, Одри отвернулась и стала вглядываться в темную полоску пляжа. По всей видимости, коль скоро речь зашла о гостях «Буревестника», Джон знал, о чем говорит. Действительно, несколько пар, обнявшись, бродили по песку и наслаждались красотой ночного залива.
Внезапно Джон слегка подался вперед, издав сдавленный звук, который походил на проклятие.
— В чем дело? — Одри поразилась тому, как изменилось его лицо. Оно словно превратилось маску. — Что случилось?
Джон не ответил, но она вскоре догадалась, в чем дело. На дорожке, соединяющей отель и пляж, показался Фредерик. Рядом с ним, заплетаясь в собственных ногах, брела крепко подвыпившая особа. Конечно же это была не Айрис.
— Ох, — только и смогла выдохнуть Одри. Она ждала, что Джон хоть как-то выразит свое возмущение.
И, конечно, не дождалась. Он продолжал молча наблюдать за происходящим.
— Кажется, я знаю эту красотку, — сказала Одри и тут же одернула себя: тебе-то какое дело до чьих-то пляжных похождений. И все-таки не удержалась: — Мне кто-то сказал, что ее отец владеет огромными плантациями цитрусовых. Должно быть, богатый человек. Поэтому-то Фредерик… Ну, вы знаете, как это бывает. Ваш кузен метит в большие политики, а, чтобы пробиться к вершине, надо целовать ручки чьих-то жен и ублажать дочерей толстосумов.
Джон бросил на нее какой-то странный взгляд. Глаза его блеснули в лунном свете, и в них появилось саркастическое выражение.
— Вы в самом деле считаете, что Фред сейчас думает о своей карьере?
— Я не знаю…
В этот момент Фредерик притянул к себе спутницу. И, хотя оркестр молчал, пара стала танцевать… Вернее, двигаться в такт музыке, которая была слышна только им двоим, — медленно, страстно, чувственно.
Наблюдая за ними, Одри залилась румянцем до самой шеи. Вот как это выглядит со стороны! Только что они с Джоном точно так же «танцевали». Неужели и я выглядела такой же томной и расслабленной, как эта пьяненькая мисс Цитрус? Боже, как это отталкивающе-мерзко!
Постепенно стыд сменился гневом. Настал тот час ночи, когда Олтманы переходят от легкого флирта к делу, глядя на женщину как на лакомство, которое пора подцепить на вилку и проглотить. Как у них все просто. Джон выбрал ее, Одри, а старший братец — дочку цитрусового барона. Нашли женщину и Эрскину — пусть всем будет хорошо!
Внезапно Фред остановился и уже через секунду, что-то жарко нашептывая, увлек девушку в сторону пляжа.
Одри почувствовала острую боль в груди. Может, и Джон уже подыскал себе укромный уголок? Например, эту террасу. Или он, как и Фред, облюбовал для интимных встреч безлюдный участок берега, где любовники — или искуситель со своей невинной жертвой?! — могут нагими резвиться в темной теплой воде…
Как это было с Эстер.
Она отчетливо представила себе сцену соблазнения сестры, и завораживающая картина звездного неба, как и гипнотизирующее обаяние Джона, отступила на второй план. Словно стряхнув с себя наваждение, Одри вновь стала самой собой — непреклонной и щепетильной, ненавидящей этих хищников-мужчин.
И в первую очередь — братьев Олтман.
Она смерила Джона холодным взглядом. Презрение — вот что должно стать щитом, перед которым будет бессильно его обаяние.
— Я ухожу, меня ждет мистер Эрскин, — сухо сказала она, недвусмысленно давая понять, что больше не потерпит никаких дискуссий на эту тему. — А вам советую отправиться на поиски вашего кузена, пока он не совершил какую-нибудь низость.
Черт побери, общение с прекрасным полом обходится слишком дорого, с усмешкой подумал Джон. Уж мне-то эта истина хорошо известна, и совершенно необязательно все время лезть на рожон, чтобы убедиться в ее непреложности.
Джон не страдал от одиночества и постоянно крутил романы с женщинами, не жалея на них денег, недосыпая, теряя лучших друзей и в некоторых случаях рискуя своей репутацией. Он легко увлекался и столь же безболезненно расставался. И вот впервые потерял душевный покой. Для ловеласа со стажем смешно. Или закономерно?
Джон преодолевал последнюю четверть своей традиционной утренней пробежки, но из-за этой Снежной Королевы — так он стал называть про себя Одри Клиффорд — ни на секунду не испытал обычного удовольствия.
Погруженный в свои мысли, он слишком отклонился от обычного маршрута, пролегающего вдоль океанского берега, и трижды чуть не упал, споткнувшись о корни деревьев. Надменные цапли, промышлявшие на болотцах, выгнув длинные шеи, неодобрительно посматривали на человека, нарушившего их уединение.
Всю дистанцию Джон ломал себе голову, пытаясь понять, что в голове у этой чертовой Клиффорд. Почему-то — или из-за кого-то? — эта красотуля держалась с вызовом, заметным, как каждый из барьерных островов побережья.
Сначала Джон был склонен объяснить ее настороженность и скованность тем, что он застал ее плачущей на пляже. А такие женщины, как Одри Клиффорд, с неприязнью относятся к любому, кто имел неосторожность застать их в минуту слабости.
Это было верное наблюдение, но Джон чувствовал, что здесь кроется и что-то другое. Он заметил в ее взгляде странное смешение гнева и печали, уже знакомое ему по глазам женщин, чьим надеждам на перезвон свадебных колоколов был только что положен конец.
Джон даже расхохотался, вспомнив одну глупенькую особу, которая… Да, но с мисс Клиффорд он так далеко не заходил. Почему же она преисполнилась к нему враждебности, которую в первые же минуты знакомства и продемонстрировала?
Почему? Почему? Хотя, возможно, не будучи знакомой со мной лично, она что-то слышала обо мне. Например, ее близкая подруга когда-то питала надежду ставить на чеках подпись «миссис Олтман», но была оскорблена в лучших чувствах.
Впрочем, что толку об этом размышлять? Решено: утомительным отношениям с этой странной Одри следует положить конец. Как легко и просто! Была проблема — и нет ее.
Решить-то Джон решил и так бы и поступил, если бы только его не тянуло к Одри словно каким-то дьявольским магнитом. Если бы только ему не бросалась в глаза ее незащищенность и в то же время открытость, помноженные на прямо-таки пуританскую сдержанность. Мисс Клиффорд напоминала Джону птичку-мандаринку, которая, подразнив своим оперением, исчезала в зарослях, махнув на прощание оранжевыми крылышками.
Или вот вчера… На несколько минут, пока длился их танец, неприступная и строгая Одри стала мягкой и нежной, как ночные соцветия жасмина.
Увлекшись воспоминаниями, Джон врезался лицом в густую влажную бахрому лишайников, свисавших с ветки над тропой. Чертыхнувшись, он вытер грязь. Хватит сходить с ума. Эта мисс Клиффорд может быть кем ей заблагорассудится — жасмином или птичкой-мандаринкой, пуританкой или девицей с панели. Мне до нее нет никакого дела. Никакого.