— Сэр, вас хочет видеть какой-то человек.
Секретарша была новенькой и понятия не имела, что никто не называет Джона сэром. Подобострастие подчиненных приветствовал Фред, Джону же излишняя угодливость претила.
— Ладно, пусть заходит. — Он без особого удовольствия услышал о посетителе, поскольку уже отсидел в офисе не менее двух часов, что было для него почти подвигом. Еще десять минут, чтобы закончить список оптовых закупок, — и он сможет покинуть ненавистный кабинет.
А на пороге уже стоял Натан Эрскин собственной персоной. Увидев, кто пожаловал, Джон сразу пришел в хорошее расположение духа.
— О, наш дорогой гость! Очень рад вас видеть! Пожалуйста, проходите, усаживайтесь вот в это кресло, вам в нем будет удобно.
Пока фотограф, покряхтывая, устраивал в кожаном чреве свои бренные мощи, Джон развлекал его светской болтовней о природе и погоде, а потом вдруг ни с того ни с сего поинтересовался:
— А где же ваша верная ассистентка и оруженосец?
— Ей бы в тюрьме надзирательницей работать, — хмыкнул Эрскин.
Джон отметил медлительность его движений и речи и подумал, что забота Одри об этом человеке вполне оправдана. Но, конечно, это не повод, чтобы перед ней лебезить. Для молодой женщины она слишком безапелляционна. И это еще самое мягкое, что можно о ней сказать.
— Однако я пришел именно из-за нее, — продолжил старик.
— Пожаловаться на чрезмерную бдительность мисс Клиффорд и попросить оградить вас от ее опеки?
— В каком-то смысле — да. — Эрскин сделал неопределенный жест. — Видите ли, я собираюсь… э-э… ускользнуть и нуждаюсь в вашей помощи.
Джон понимающе улыбнулся.
— Хотите одолжить ножовку и перепилить кандалы?
— Что-то вроде того. Но дело весьма деликатное. Понимаю, что это вас обременит, но не могли бы вы в течение ближайших двух дней уделить Одри немного внимания? Поводите ее по округе, покажите местные достопримечательности. Словом, отвлеките ее от меня. Вы же понимаете…
Джон уже начал догадываться, куда клонит старый проказник.
— И пока я буду опекать Одри, вы…
Эрскин, ничуть не смутившись, ухмыльнулся и кивнул.
Джон почесал нос, прикрыв нижнюю часть лица, чтобы скрыть улыбку.
— Понимаю. — Он сделал вид, что раздумывает, хотя для себя уже решил, что не откажет этому симпатичному человеку, продолжающему радоваться жизни, несмотря на преклонный возраст и болезни. — Значит, намерены весело провести время?
— И заняться тем, что моя помощница решительно не одобряет, — подхватил Эрскин.
— Догадываюсь, что подразумевается под этими словами…
— От нас, стариков, не убудет… — Эрскин вздохнул. — Конечно, Одри — премилое создание, но нередко излишне категорична в суждениях и склонна из-за юношеского максимализма не прощать окружающим даже маленьких слабостей.
— Я успел испытать это на собственной шкуре. — Джон рассеянно коснулся когтистой львиной лапы, венчавшей пресс-папье. — Похоже, она уже занесла меня в черный список людей, которых надо избегать.
— Может, потому, что вы несколько, прошу прощения, небрежны в одежде? — пробормотал Эрскин, поглаживая костяшки пальцев.
Джон только развел руками — дескать, что есть, то есть.
— К сожалению, — в очередной раз вздохнул фотограф, — Одри склонна к консерватизму. Это относится не только к манере одеваться, но и к отношениям с людьми. Она называет это чувством ответственности.
— Да уж, строгая девушка, — усмехнулся Джон. — Вот и мой кузен Фредерик ей тоже не нравится.
Словно услышав свое имя, Олтман-старший появился в дверях.
— Прошу прощения, что помешал. Джон, ты составил список? — Фред стремительно вошел в кабинет, наполняя его густым запахом дорогого одеколона.
Джон подавил желание зажать нос. Всем известно: каждый раз, когда этот донжуан укладывает в постель новую куколку, он выливает на себя галлон парфюма. Если Айрис слепа и глуха, может быть, обоняние поможет ей понять, что ее муж — настоящий ублюдок.
— Доброе утро, мистер Эрскин! — бурно приветствовал фотографа Фред с темпераментом врача, обращающегося к тугоухому пациенту. — Как мне хотелось вчера вечером уделить вам время! Но хозяин приема не может позволить себе просто посидеть с приятным человеком. Тем не менее я бы с удовольствием выслушал ваши планы относительно фотоальбома о «Буревестнике» и его окрестностях.
Джон с удовольствием заткнул бы Фреду глотку пресс-папье. Весь вечер кузен крутился вокруг самых важных гостей, нашел время даже потискать какую-то девицу на пляже, а на известного фотографа не обратил ни малейшего внимания. А теперь, видите ли, созрел для общения!
Эрскин выпрямился в кресле и, как показалось Джону, с жалостью посмотрел на Фреда.
— Альбом не будет посвящен исключительно «Буревестнику», мистер Олтман. В него войдут фотоочерки о нескольких гостиницах юго-восточного побережья, представляющих исторический интерес. И я никогда не делюсь планами. Все определяется самим объектом съемки. — Старик медленно опустил тяжелые веки. — И уверен, что не должен напоминать вам: фотосъемка — это акт творчества. Спешка здесь неуместна.
Фредерик мастерски изобразил якобы страдание из-за того, что его не так поняли.
— О, конечно же, конечно! — Улыбка Фреда стала такой жалкой, что на него было больно смотреть. — Я прекрасно знаю ваши работы, мистер Эрскин, и не сомневаюсь, что вы подлинный мастер, гений в своем деле. Когда я услышал, что именно вы будете работать над альбомом…
— Послушай, — перебил брата Джон, протягивая ему пресловутый список закупок. — Оптовый рынок открывается через пять минут. И брокер ждет.
Фреду ничего другого не оставалось, как удалиться. Прикрыв за ним дверь и вернувшись к гостю, Джон заметил, что тот слегка побледнел и расстроен, и решил вернуться к их непринужденной беседе.
— Я буду только рад возможности пару дней пообщаться с мисс Клиффорд, — сказал он, присаживаясь на край стола и стараясь тщательно подбирать слова: — Если вы уверены, что это поможет и вам, и Одри. Я имею в виду раздельное проведение съемок.
— Уверен. — Эрскин опять вздохнул. — Я понимаю, что болен и стар. Но пусть даже мне будет еще хуже… Если меня хватит инфаркт и я вывалюсь за борт лодочки Белинды Мередит, то быть по сему. Пока есть возможность, надо жить и работать в свое удовольствие.
Джон согласно закивал, но все же спросил:
— А вы не думаете, что Одри могла бы понять вас? Если бы вы все изложили ей столь же откровенно, как мне?
— Вряд ли. — Эрскин отрицательно покачал головой. — Одри не из тех, кто привык рисковать. И не любит, когда рискуют небезразличные ей люди. Наверное, я бы мог настоять на своем. Я же ее босс — по крайней мере, с профессиональной точки зрения. — Он устало улыбнулся. — Девочка будет волноваться, переживать, выкручивать мне руки и все к черту испортит. Нет, я уже предупредил Одри, что в этот раз возлагаю на нее куда большую ответственность, чем обычно. Пообещал, что обеспечу ее помощником. — Эрскин посмотрел собеседнику в глаза: — Думаю, что лучшего, чем вы, и быть не может.
Джон скорчил гримасу.
— Она будет явно не в восторге.
— Вы отлично справитесь, — отмахнулся старик. — Вы досконально знаете гостиницу, знакомы и с историей «Буревестника», и с местными легендами и сможете рассказать ей то, чего она без вас никогда не узнает.
— Давайте внесем полную ясность. Я буду только рад поработать гидом, но не более того. Если вы имеете в виду что-то другое, то, уверен, это пустая трата времени. Одри думает, что я… — Он запнулся. — Словом, я ее не интересую.
Эрскин осторожно выбрался из кресла.
— Да что вы все о ней да о ней? «Она будет не в восторге», «я ее не интересую»… Куда важнее, молодой человек, интересует ли она вас.
— Меня? Одри? — Под проницательным взглядом старого фотографа Джон испытал искушение сменить тему. Но, черт побери, он никогда не боялся вопросов в лоб, исповедуя принцип: каким бы вопрос ни был, не отмахивайся от него и отвечай положа руку на сердце. — Да, — наконец признал он, — вы не ошиблись.
— Ну что ж, — улыбнулся Эрскин, — желаю успеха, — и неторопливо двинулся к двери.