Эмма никогда не обсуждала со мной те вопросы, которые, должно быть, обсуждают родные мать и дочь. Она не считала нужным готовить меня к роли жены и матери, поэтому обо всё, что касалось замужества, я имела весьма смутное представление, основой которого были скабрезные разговоры наших служанок.
И потому слова мадемуазель Тюрье стали для меня откровением. Хотя сначала я не поверила ей. Откуда она, никогда не бывавшая замужем, могла об этом знать?
Но, поразмыслив, я пришла к выводу, что ее предположение вполне могло оказаться правдой. Мое тело давно уже подавало мне сигналы, которые я по незнанию прочитать не сумела. Но теперь я находила всё больше и больше признаков происходивших во мне изменений.
И приглашенный через пару дней доктор догадку няни вполне подтвердил.
– Никаких сомнений, ваше сиятельство! – заявил он. – Полагаю, что вы беременны уже не меньше трех месяцев, а это значит, что весной вы подарите господину графу сына или дочь.
Тем же вечером я села писать мужу письмо. Я не сомневалась, что эта новость обрадует его, а возможно, даже заставит хоть на какое-то время оставить военную службу и приехать домой.
Но стоило мне взять в руки бумагу и перо, как на меня напало странное оцепенение. Я не могла найти нужных слов, чтобы выразить то, что было в моих мыслях. Все те письма, которыми мы прежде обменивались с де Валенсо, были выдержаны в едином холодно-вежливом стиле. Здравствуйте, господин граф – здравствуйте, госпожа графиня. Он сообщал мне об успехах или неудачах военной кампании, а я ему – о домашних хлопотах и здоровье Кэтти. Наши письма были скупыми, лишенными всяческой эмоциональной окраски, и едва ли хоть одно из них занимало более страницы.
Сейчас же мне предстояло сообщить ему нечто важное, и я растерялась, не зная, какими фразами это сделать. Столь важное дело я решила отложить до утра. А потом отложила еще на день, и еще.
Своим родным я сообщила о беременности только тогда, когда скрывать ее стало уже решительно невозможно. В том, что это известие обрадует отца, я не сомневалась, а вот радость и Эммы стала для меня неожиданностью.
– Будем надеяться, что у тебя родится мальчик, – сказала она. – Вряд ли его сиятельство ждет появления еще одной дочери. Да и тебе самой будет спокойнее, если у вас будет сын. Твой муж сейчас на поле боя, и кто знает, вернется ли он домой.
Ее слова прозвучали жестоко, но я знала, что она права. Де Валенсо нужен был наследник – сын, который подвинул бы в очереди на титул своего дядюшку шевалье де Прежана.
Генриетта тоже была беременна, и это обстоятельство особенно сблизило нас в эти месяцы. Она часто приезжала к нам в имение, и мы с ней, уединившись в моем будуаре, делились друг с другом своими переживаниями и надеждами.
Она всё так же пылко была влюблена в своего мужа, а он, похоже, не сделал еще ничего, что бы ее разочаровало. И я предпочла начать думать, что он хоть сколько-то изменился.
Несмотря на протесты отца, я решилась поехать в Грасс. Тошнота уже не мучила меня по утрам, а расстояние, которое требовалось преодолеть, было меньше двадцати лье. Тем более, что ехала я не одна, а в сопровождении месье Эрве, который воспользовался этим путешествием, чтобы продать там несколько голов свежего сыра.
Но уже на подъезде к городу я пожалела о своем решении. Отец ничуть не преувеличивал, когда говорил об ужасном запахе в Грассе. А когда мы оказались в кварталах, где располагались кожевенные мастерские, этот запах стал просто невыносимым.
Я вышла из экипажа и поморщилась – из мастерских по булыжной мостовой текли зловонные ручьи. Хорошо, что у месье Эрве был здесь знакомый, и нам не пришлось бороздить город в поисках сведущего человека.
– Он – выходец из наших мест, – сказал месье Эрве, представляя мне месье Лестьенна – невысокого мужчину с заметной лысиной на затылке. – Женился на дочери хозяина одной из здешних мастерских и уже лет двадцать живет в Грассе.
– Да уж, почитай, больше двадцати пяти, – поправил его приятель, шмыгнув большим крючковатым носом. – Долго к здешнему воздуху привыкал, простите за подробности, сударыня, а теперь запахов уже почти и не замечаю.
Но я подумала, что привыкнуть к этому решительно невозможно.
– А знаете ли вы, сударыня, как появились перчатки с ароматами? – озорно блеснул темными глазами месье Лестьенн. – О, это весьма забавная история. Здесь неподалеку, на улице Оружейников проживает семья, несколько поколений которой занимаются варкой мыла и пошивом перчаток. Только до недавнего времени эти два дела никак не были связаны друг с другом. Но однажды маленький сын владельца мастерских по случайности опрокинул в чан с мылом коробку с перчатками. Отец, понятное дело, отлупил его за это и заставил прополоскать перчатки в ручье. Он уже и не чаял, что перчатки можно спасти и хотел продать их хотя бы за бесценок. Но как же он удивился, когда именно эти, пропахшие мылом перчатки особенно понравились покупателям!
Месье Лестьенн любил поговорить и охотно рассказал мне и о нынешнем парфюмерном производстве.
– Сами мы этим не занимаемся, но я проработал несколько лет и в такой мастерской. Нынче изготавливать духи может только тот, кто входит в гильдию парфюмеров, находящуюся под особым покровительством короля. А всем прочим соваться в это дело не дозволяется. Ну, разве что вы станете выгонять ароматическое масло для собственного употребления. А вот ежели хотите заработать, ваше сиятельство, так гоните своих крестьян в горы – собирать лаванду. Здесь за нее неплохо платят.
Я уже думала и об этом варианте, но это «неплохо» за исходное сырье было сущей мелочью в сравнении с тем, сколько стоил готовый продукт.
Месье Лестьенн снабдил нас и кое-какой практической информацией, из которой я сделала вывод, что процесс производства духов отнюдь не так прост, как мне казалось прежде. Но я не намерена была отступать, о чем и сказала месье Эрве, когда мы возвращались домой.
– Весной мы посадим на лугу лаванду. И будем пробовать выжать из этого всё, что только сможем.
– Лаванду? На лугу? – изумился управляющий. – Да помилуйте, ваше сиятельство, зачем же? Этого сорного растения довольно в горах. Стоит ли тащить его к поместью? Я никогда не слыхал, чтобы намеренно сажали – как рожь или овес.
Но я уже привыкла к тому, что все мои начинания он воспринимал негативно. А потому просто велела ему отыскать среди наших крестьян тех, кто мог посеять или посадить лаванду.
Глава 20
Старая мадам Туссен – вдова пастуха – жила в крохотном домишке высоко в горах. Ее дети и внуки давно перебрались в деревни на равнине, но она предпочитала дышать тем же воздухом, к которому привыкла за долгую жизнь.
Именно ее привез мне месье Эрве как главного знатока лаванды. Когда он представил ее, она только чуть наклонила свою седую голову и долго разглядывала меня, прежде чем сказать:
– Лаванда не растет на полях, ваше сиятельство. Только в горах. И она растет сама по себе.
Но я упрямо возразила:
– И всё-таки мы попробуем.
Старуха хихикнула, но участвовать в этой авантюре согласилась. По ее словам выходило, что она уже несколько лет как собирала в горах цветы лаванды, сушила их, а потом отправляла с сыном в Грасс – за счет этих доходов и жила. Но объемы заготавливаемого ею сырья были невелики, и речь шла исключительно о диких травах.
– Как трудно стало по горам ходить, я пробовала лаванду поближе к дому посадить, да только пустое это, маята одна – из семян хорошо если треть взойдет. Черенками лучше выходит, но черенками нужно было осенью заниматься. Но коли вы настаиваете, так высадим и весной. Правда, получится ли что, не ведаю.
А вот у месье Эрве была и другая причина для возражений – ему казалось неразумным распахивать такой красивый луг под столь ненадежную затею.
– Уверен, господин граф это не одобрит.