– Господин граф – далеко, – строго напомнила я, – и до тех пор, пока он не вернется, вы будете выполнять мои распоряжения.
Мне надоело с ним церемониться и в одном из писем я попросила мужа написать несколько слов для месье Эрве, и де Валенсо предоставил мне полную свободу действий в хозяйственных делах, чем весьма озадачил нашего управляющего. Мне показалось, что там, на полях сражений, подобные вопросы казались ему совершенно неважными.
Зима оказалась неожиданно суровой даже в Провансе, и нам пришлось пустить на дрова изрядный участок леса. Мне казалось, что вырубка каждого дерева болью отзывалась в сердце месье Эрве, и он скорее готов был замерзнуть, нежели лишить графа де Валенса хоть малой части его охотничьих угодий.
А уже весной, когда всё вокруг стало свежим и нежно-зеленым, у меня родился сын. Я знала, как мой муж хотел назвать своего наследника, а потому дала ему имя, не дожидаясь того момента, пока сообщу Эмилю о его рождении и не получу от того ответного письма. Фабьен де Валенсо – вот как надлежало называться нашему мальчику.
Роды были тяжелыми, и я поднялась с постели только через несколько дней. Месье Эрве уже нашел Фабьену кормилицу – молодую румяную женщину, которая недавно сама впервые стала матерью, и у которой было достаточно молока для того, чтобы выкормить обоих младенцев.
– Он такой хорошенький, мамочка! – делилась своим восторгом Кэтти. – У него такие пухленькие щечки!
Они с мадемуазель Тюрье теперь целые дни проводили рядом с малышом – купали его, гуляли с ним в парке, – и это давало мне возможность хотя бы пару часов в день посвящать делам поместья.
Основные весенние сельскохозяйственные работы были уже завершены – земля вспахана, рожь и овёс посеяны. И хотя месье Эрве до последнего пытался отговорить меня от этой затеи, я всё-таки настояла на распашке части луга и на посадке там лаванды. Старая мадам Туссен была слишком немощна, чтобы самой заниматься этим делом, но в деревне Валенсоль нашлось немало желающих поработать даже за небольшую плату.
Но когда я впервые после родов вышла на луг, передо мной предстала удручающая картина – часть черенков лаванды не прижились, и на участке то тут, то там зияли проплешины. Но даже те черенки, на которых всё-таки появились листья, выглядели слишком слабыми.
– Ничего, ваше сиятельство, – успокаивала меня Туссен, – осенью мы сделаем отводки от каждого куста, и уж на будущий год…
Но я лишь вяло улыбнулась в ответ. Теперь идея выращивать лаванду уже не казалась мне такой блестящей, как раньше.
Я написала мужу о рождении сына, но корреспонденция добиралась до адресата слишком долго, поэтому письмо, которое я получила от него спустя некоторое время, было отправлено им еще до того, как он получил мое.
Граф сообщал, что сражается сейчас под командованием герцога Люксембургского, военное мастерство которого позволил французским войскам одержать трудную победу при Неервиндене.
«Мне горестно говорить о том, сколько славных воинов осталось на поле боя. И хотя потери врага еще более значительны, это приносит мало облегчения.
Мы долго преследовали бегущего противника, и воины Вильгельма Оранского из-за нехватки мостов через Геету вынуждены были бросаться прямо в воду».
О своих заслугах он почти не писал, лишь вскользь упомянув о том, что был удостоен недавно учрежденного его величеством ордена Святого Людовика. Зато с большой теплотой отзывался о героизме своих товарищей – барона Пуанкаре и шевалье Дижона.
В конце письма он велел передать месье Эрве, чтобы тот не отправлял ему денег, как делал это прежде, до окончания его участия в военных баталиях, но просил меня позаботиться о том, чтобы мадам Карбонье получила ежегодную плату за пребывание в ее пансионе вдовствующей графини де Валенсо.
Лето оказалось слишком дождливым, и на полях и лугах стояли лужи, приводившие в отчаяние не только месье Эрве, но и меня. Погода отражалась и на нашем настроении – хандрили все, включая и обычно улыбчивую Кэтрин.
Моя сестра Генриетта родила девочку, но из-за того, что ливни превратили дороги в непроходимые болота, я еще не имела удовольствия повидать маленькую племянницу.
И потому когда однажды горничная доложила о прибытии гонца, я подивилась тому, что тот ехал в такую ужасную погоду. Я велела проводить его в гостиную и сама спустилась туда спустя несколько минут.
Меня дожидался молодой офицер – его форма была испачкана грязью и потому он стоял у дверей, должно быть, боясь испачкать мебель и ковер.
– Я слушаю вас, сударь! – сказала я, а сердце уже почувствовало неладное. – И прошу вас – садитесь. Наверно, вы проделали большой путь и устали.
– Благодарю вас, ваше сиятельство, но позвольте мне сообщить вам печальную весть стоя. Ваш муж, граф де Валенсо, геройски погиб во Фландрии.
Он говорил что-то еще, но я уже не слышала – комната поплыла у меня перед глазами.
Глава 21
Он подхватил меня, подвел к дивану, помог сесть.
– Я позову горничную, ваше сиятельство!
– Нет, сударь! – почти закричала я.
Мысли в моей голове сплелись в непонятный клубок – их было так много, что трудно было сказать, которая из них в большей степени приводила меня в ужас и отчаяние.
Мне было жаль де Валенсо – и пусть я так и не сумела полюбить его как мужчину, я была благодарна ему за то, что он мне дал – за его титул и имя и за сына, который лежал сейчас в колыбели и которого я любила больше всего на свете. Он был хорошим человеком, хотя я не сразу разглядела это под той маской цинизма и равнодушия, которую он на себя нацепил. И мне было жаль, что мы пробыли вместе слишком мало времени, чтобы оценить друг друга по достоинству.
Но вместе с искренним сожалением о гибели графа я не могла отогнать от себя и другие мысли – о том, что будет со всеми нами теперь, когда он погиб? Со мной, с Кэтти, со старой графиней. У де Валенсо было много долгов, и как только кредиторы узнают о его смерти, они накинутся на нас безо всякой жалости. А поскольку денег у нас не было, они вынудят нас продать за бесценок то немногое, что у нас было, и от такого удара поместье уже не оправится.
Мне было стыдно перед покойным мужем, что в столь скорбный час меня тревожили такие низменные заботы. Но ведь я думала сейчас не только о себе, но и о нашем маленьком сыне, которого уже следовало называть графом – но что унаследует он от отца? И не окажется ли он в числе тех дворян, которые, имея громкий титул, не имеют более ничего?
Если кредиторы нас разорят, мы все окажемся на улице – и я, и дети, и мать Эмиля. Я не могла этого допустить. И хотя сейчас я собиралась пойти на сделку со своей и не только совестью, я была уверена, что граф бы меня поддержал.
– Не надо звать горничную, сударь! – я понизила голос. – Простите, что напугала вас.
– Что вы, ваше сиятельство, – пролепетал он, – это я вас напугал. Я должен был проявить больше такта и как-то вас к этому подготовить.
Но его слова прозвучали нелепо. К таким известиям нельзя подготовить. Он сам понял это и смутился.
– Вы приехали в Прованс только, чтобы сообщить мне это? – спросила я. – Вы проделали очень долгий путь.
– Да, ваше сиятельство, – поклонился он, – и я сразу же отправляюсь назад.
– Могу ли я обратиться к вам с просьбой, сударь?
– Разумеется, ваше сиятельство. Я служил под началом вашего мужа, и он был храбрым офицером и прекрасным человеком. Я сделаю для вас всё, что хотите!
Он едва держался на ногах от усталости, и моим долгом было предложить ему ужин и ночлег, но прежде я хотела получить от него одно обещание.
– Прошу вас, сударь, не говорите никому о том, что граф де Валенсо погиб!
Я понимала, насколько странной должна была показаться ему моя просьба. И почти не сомневалась, что он станет думать обо мне дурно. Но это было неважно. Важно было, чтобы он сначала дал мне слово, а потом его сдержал.