Титул на хлеб не намажешь, а мои дети пока еще слишком малы, чтобы меня осуждать за ту авантюру, в которую я была намерена ввязаться. А потом, когда они подрастут, они сами смогут решить, была ли я права. Пока же они нуждались в каше и молоке куда больше, чем в уважении общества.
Я поднялась в комнату сына – Фабьен спал в своей кроватке, а рядом, в кресле спала мадемуазель Тюрье. Я не стала их будить.
О, как я жалела сейчас, что не сообщила мужу о своей беременности сразу же, как узнала о ней сама! Успел ли он прочитать то письмо, в котором я написала ему о Фабьене? Узнал ли он о том, что у него родился сын? Эти мысли по ночам сводили меня с ума.
Глава 23
– Сейчас всё стало таким дорогим, что мы уже вынуждены отказывать себе в тех маленьких приятностях, к которым привыкли, – Эмма окинула взглядом накрытый стол и покачала головой. – Так что даже хорошо, что твой муж, Генриетта, не смог приехать к нам на обед – боюсь, он показался бы ему недостаточно хорошим. Надеюсь, несмотря на военные действия, к нам привезут хоть что-то из Италии и Испании. И говорят, его величество отправил за зерном флот.
Прежде у нас не было необходимости экономить, и мачеха трудно к этому привыкала. Но сейчас даже такой хороший хозяин, как мой отец, был бессилен. Их крестьяне тоже голодали, и некогда забитые припасами кладовые особняка потихоньку пустели.
– Ты слишком бледна, дорогая, – обратилась Эмма к моей сестре. – Барону следует проследить, чтобы хотя бы вы нормально питались. Ему надлежит позаботиться о своей маленькой дочери.
– Боюсь, что Сильвия не интересует его ни в малейшей степени, – горько откликнулась Генриетта. – Он был сильно разочарован, что я родила дочь, а не сына. За эти несколько месяцев он взял ее на руки не больше пары раз.
– Некоторые мужчины просто не умеют показывать свою любовь, – попыталась успокоить ее Эмма. – Ну и, разумеется, в следующий раз ты должна постараться и, наконец, подарить ему мальчика.
Сказав это, она всё-таки смутилась, должно быть, вспомнив о том, что сама так и не сумела этого сделать.
Вид Генриетты мне не понравился – и дело было не только в ее худобе и бледной коже. У нее был потухший взгляд, и она испуганно вздрагивала, когда кто-то к ней обращался. А когда кружевной манжет платья отогнулся, я заметила синяк у нее на руке.
– У тебя всё в порядке? – тихо спросила я.
Она снова вздрогнула и нервно передернула плечами:
– Разумеется, Мира. Просто всё то, что происходит сейчас у нас в Провансе, ужасно! Я никогда не думала, что у нас даже хлеба не будет вдосталь. А что будет дальше, зимой?
– Его величество непременно что-нибудь придумает, – уверенно заявила Эмма. – И война, я уверена, скоро закончится. После блистательных побед маршала Буффлера и герцога Люксембурга по-другому не может и быть. Альмира, что пишет о военных баталиях твой муж? Надеюсь, он проявит себя как храбрый воин и заслужит особое расположение короля.
Мне стоило большого труда улыбнуться в ответ:
– Я тоже на это надеюсь, матушка!
Я нечасто называла ее именно так, и она тоже улыбнулась.
– Но кое за что я хочу поругать тебя, Мира. До меня дошли слухи, что ты лично ходила в горы, чтобы собирать там какую-то траву. Это совершенно недопустимо! Это была лаванда? Зачем тебе потребовалось столько лаванды?
– Я собираюсь ее продавать.
Из большей части собранной травы мы уже получили лавандовое масло. Но получали мы его под большим секретом – всем посторонним я говорила, что мы собирали и сушили цветы на продажу. А зная болтливость Эммы, я не собиралась доверяться и ей.
– На продажу? – изумилась она.
– В Грассе за лаванду неплохо платят.
– И что же? – Эмма укоризненно поцокала языком. – Мне кажется, Альмира, иногда ты забываешь о том, что ты – графиня. Ты была представлена самому королю! А торговля – это удел простолюдинов. И как бы сложно нам ни было сейчас, мы не должны опускаться до их уровня.
– Даже если нам придется голодать? – уточнила я.
Она скорбно вздохнула:
– Да, даже в этом случае. Гордое звание дворянина дано нам для того, чтобы мы носили его с честью. И если мы начнем заниматься тем, что не приличествует нам по статусу, то чем мы станем отличаться от остальных?
Я не стала с ней спорить. Чем меньше людей будут знать о том, чем я собираюсь заниматься, тем будет лучше.
Отец вышел на крыльцо проводить меня, и только тут я сказала ему, что отправляюсь в Париж на пару недель.
– В Париж? – он нахмурился. – Но стоит ли делать это именно сейчас? Ты же видишь, что творится вокруг. Народ обезумел от голода, и дорога может стать небезопасной.
– Я понимаю это, папенька, но я должна туда поехать. Эмиль попросил меня позаботиться о его матушке, которая живет в столице, и я не могу отказать ему в этом, – даже отцу я не решилась признаться в истинной цели своей поездки в Париж.
– Конечно, дорогая, – он обнял меня и поцеловал, – должно быть, в столице тоже голодно, и старая графиня нуждается в твоей помощи. Но прошу тебя – возвращайся домой поскорей. Я буду волноваться.
То же самое дома мне сказала и Кэтти.
– Я бы так хотела поехать с вами, мамочка!
– Однажды так и будет, моя хорошая! – я прижала ее к себе, и мы долго сидели перед камином в одном кресле. – Когда ты вырастешь, ты непременно покоришь Париж. А сейчас ты должна остаться дома и позаботиться о Фабьене – одной мадемуазель Тюрье сделать это будет трудно.
Я ехала в Париж не одна, а с месье Эрве, но всё равно испытывала страх, и мой управляющий чувствовал это.
– Вы еще можете одуматься, ваше сиятельство, – сказал он мне, когда карета только выехала за ворота. И покосился на стоявшую на лавке шкатулку, в которую были аккуратно уложены наполненные вязкой жидкостью маленькие стеклянные бутылочки. – Если вы непременно хотите продать это масло, то вы могли отправить в столицу кого-то из наших слуг.
Но он и сам понимал, что это было невозможно – мы не могли доверить это дело никому, кроме самих себя.
К тому же, мне действительно нужно было встретиться со старой графиней де Валенсо, и я понимала, что она-то отнюдь не обрадуется встрече со мной. В нынешних обстоятельствах я не могла позволить себе заплатить за ее пребывание в пансионе мадам Карбонье.
Глава 24
Мы остановились в той квартире, где всё напоминало мне о графе. Я не могла не перебирать в памяти те детали, которые были связаны с моим прошлым приездом в Париж. Я ходила по тем же улицам, по которым водил меня Эмиль – но насколько же другими они сейчас были.
На перекрестках и площадях было много нищих, и каждый экипаж они провожали голодными взглядами полных отчаяния глаз. Их беззубые рты были искажены диковатым оскалом, и я уже не решилась бы выйти из кареты в одиночку. Мне было жаль этих несчастных, но я ничем не могла им помочь.
Говорили, что даже в Версале был введен режим экономии, и заказывать новые наряды и устраивать пышные приемы стало моветоном.
На другой же день после прибытия в столицу я отправилась на площадь Дофина на острове Ситэ. В маленькой парфюмерной лавке был тот же хозяин, и в ней всё так же, смешиваясь друг с другом, кружили голову покупателям тысячи удивительных ароматов.
– Желаете что-то купить, госпожа графиня? – на удивление, хозяин сразу вспомнил меня. – Надеюсь, ваша прошлая покупка доставила вам немало приятных ощущений.
– О да, месье, – подтвердила я, – я храню тот помандер как самое лучшее воспоминание о Париже. Но сейчас я приехала к вам не для того, чтобы что-то купить. Напротив – я хочу кое-что продать.
– Вот как? – удивился он. – Внимательно слушаю вас, ваше сиятельство.
Я не решилась привезти сюда сразу все бутылочки с лавандовым маслом, а потому показала только одну. Хозяин долго принюхивался и присматривался, оценивая не только запах, но и цвет. И наконец покачал головой.