И потому я почти заставила себя сказать ему вслед:
– Благодарю вас, месье Доризо, что привезли мне это разрешение лично. И уверяю вас, что вам не о чем беспокоиться – я вряд ли сумею составить вам достойную конкуренцию.
Он обернулся, и я увидела улыбку на его губах.
– Вы недооцениваете себя, ваше сиятельство! Но если вам потребуется моя помощь, я буду рад вам ее оказать. Мой дом – на Епископской площади, вам его каждый укажет.
Он говорил так, словно не сомневался, что я приеду к нему. И эта его уверенность была почти оскорбительной. Но едва за ним закрылась дверь, я постаралась позабыть о нём, сосредоточившись на восхитительном пироге, которым мы отпраздновали нашу маленькую победу.
Глава 27
Утром моя карета уже стояла у крыльца пансиона мадам Карбонье. А сама я в апартаментах старой графини выслушивала то, что она сочла нужным на меня излить.
– Я уверена, что всё дело в тебе – глупая провинциальная выскочка, вообразившая себя ровней моему сыну. Он никогда не поступил бы со мной подобным образом.
Она напрочь забыла о хороших манерах и бросалась в меня этим «ты» словно комьями грязи. Она не понимала одного – я могла просто оставить ее здесь, и едва моя карета отъехала бы от крыльца, хозяйка пансиона выгнала бы ее на улицу без раздумий и сожалений. И никакие титул и связи не согрели бы ее от холода и не накормили бы ее.
Не знаю, что удерживало меня от этого шага – возможно, чувство вины перед покойным мужем, которое я пыталась загладить хотя бы так.
– Неужели ты вообразила себе, что я поеду с тобой в какой-то Прованс? И не подумаю! Да-да, так и знай! Эмиль непременно приедет сюда, и всё разрешится наилучшим образом. А тебя он прогонит прочь, когда я расскажу ему, как ты со мной обращалась.
Я могла прервать эти обвинения, всего лишь сообщив ей о том, что Эмиль погиб. И что он никогда уже к ней не приедет. А ей придется либо довериться мне, либо рассчитывать только на свои слабые силы.
Но я не сказала ей этого – это было бы слишком жестоко. Она уже лишилась того, к чему привыкла за долгие годы, и только надежда на встречу с сыном будет согревать ее этой зимой.
– Так вы поедете со мной, мадам? – спросила я, когда она замолчала, переводя дыхание. – Или останетесь здесь?
Поскольку она не предложила мне присесть, я так и стояла посреди комнаты. А сейчас повернулась к дверям. Я предполагала, что так может случиться, и на всякий случай положила в карман бархатный мешочек с теми деньгами, что я могла позволить себе оставить мадам Карбонье – возможно, этого хватило бы, чтобы графиня пробыла в пансионе хотя бы до весны. Мне же уже не терпелось вернуться к сыну и дочери.
– Стой! – остановил меня окрик старухи. – Надеюсь, в особняке Эмиля найдутся апартаменты не хуже этих?
Она противоречила сама себе – то называла Прованс грязной дырой, то надеялась там отыскать достойную себя роскошь. Но я не стала ей возражать, а только кивнула и велела служанке паковать вещи ее сиятельства.
Из Парижа мы выехали только после обеда. Теперь в карете мы с месье Эрве сидели на одной лавке, а противоположную занимала старая графиня. Управляющий чувствовал себя неловко и явно предпочел бы перебраться на козлы к кучеру. Но мне казалось, что именно его присутствие и удерживало мою свекровь от дальнейших упреков в мой адрес – в присутствии постороннего человека (тем более – того, кто не был дворянином) она не могла позволить себе дурно отзываться о жене своего сына.
Но поводы для недовольства она всё равно сумела отыскать. Дождь за окном, плохая дорога, неудобная лавка – она ничего не оставляла без внимания. А когда мы остановились на ночлег на скромном постоялом дворе и вынуждены были делить на двоих одну комнату, она снова перестала стесняться в выражениях.
– Де Валенсо никогда не унижали себя такими лачугами! Если мы хотим, чтобы люди относились к нам с уважением, нам следует уважать самих себя. Так что в следующем городе, где мы остановимся на ночлег, потрудитесь найти что-то более достойное. И что это мы ели на ужин? Должно быть, то же самое, что едят крестьяне, а то и свиньи.
Я с грустью подумала о том, что скоро, возможно, у нас не будет на ужин и этого, и предпочла забраться в кровать. Но сквозь сон еще долго слышала ворчание старой графини.
Мы провели в карете несколько дней, и я уже сама готова была занять место рядом с кучером. Впрочем, долгое путешествие утомило ее сиятельство, и сейчас она всё чаще надолго замолкала, давая нам с месье Эрве насладиться мерным цоканьем копыт.
За окном постепенно менялся пейзаж, и темно-желтые краски центра Франции уступали место всё еще буйному осеннему разноцветью ее юга. Графиня ни за что бы не призналась, но я видела, что, когда мы с месье Эрве дремали, она иногда отдергивала занавеску и любовалась лесом на горных склонах.
Я боялась, что наш даже частично отремонтированный особняк не угодит взыскательному вкусу ее сиятельства, но графиня, должно быть, так устала в дороге, что была рада оказаться в своей собственной комнате. К тому же эта комната была куда лучше того, чем мы вынуждены были довольствоваться на постоялых дворах. Еще до отъезда в столицу я велела приготовить для предполагаемой гостьи лучшую гостиную, и теперь, когда она, осмотрев помещение, не нашла, что сказать, вздохнула с облегчением.
Когда мы прибыли, Кэтти и мадемуазель Тюрье с Фабьеном были на прогулке, но едва я успела переодеться, как услышала громкое хлопанье входной двери и радостный визг моей маленькой принцессы.
– А я знала, что ты приедешь именно сегодня! – Кэтрин покрывала мое лицо поцелуями, – и попросила мадам Жозефину испечь твой любимый пирог. Правда, он вышел не таким, как прежде, потому что пшеничной муки у нас не было – только ржаная. Но всё равно получилось ужасно вкусно.
– Госпожа графиня, вы вернулись! – мадемуазель Тюрье уже передавала мне сына, который, успев отвыкнув от меня за эти несколько недель, испуганно заплакал.
Впрочем, уже через минуту он быстро успокоился и с удовольствием засунул себе в рот привезенное из столицы лакомство, тут же измазав и свое румяное личико, и свою прежде белоснежную манишку.
– Позвольте, я переодену его, мадам, – мадемуазель Тюрье взяла его на руки и удалилась.
Вдоволь наобнимавшись с Кэтрин, мы отправились в комнату ее сиятельства и, получив после стука в дверь разрешение войти, перешагнули через порог.
– Здравствуйте, бабушка! – Кэтти чуть оробела под суровым взглядом старухи, но всё-таки подошла к ней и, когда та чуть наклонилась, поцеловала ее в морщинистую щеку. – Как хорошо, что вы приехали!
Она произнесла это без особой уверенности, но графиня важно кивнула, ничуть не сомневаясь в искренности этих слов.
А вот когда в комнате появилась мадемуазель Тюрье с малышом на руках, взгляд ее сиятельства вдруг переменился. Я не рассказывала ей о внуке, желая сделать сюрприз, и этот сюрприз вполне удался.
– Ваше сиятельство, позвольте представить вам вашего внука Фабьена, – сказала я.
Ее руки задрожали, и она отвернулась, должно быть, не желая показывать нам выступившие на глазах слёзы. А когда она снова обернулась, то впервые за всё время нашего знакомства посмотрела на меня почти дружелюбно.
Глава 28
Старую графиню звали Гвинет, но, должно быть, по имени к ней обращались добрых лет двадцать тому назад. В день прибытия в поместье она была молчалива и почти покладиста, но стоило ей отоспаться и прийти в себя, как к ней быстро вернулись прежние надменность и недовольство всем и вся.