Мы служили с Вашим мужем, сударыня, в одном полку еще в ту, первую военную кампанию, когда он еще вовсе не был женат. Так что наша дружба продолжалась много лет и, смею надеяться, обоим была полезна и приятна.
Я был свидетелем и доблести Вашего мужа, и его гибели. Но мне не хотелось бы сейчас возвращаться к печальному событию, ибо не сомневаюсь, что граф де Валенсо по-прежнему жив и в Вашем сердце, и в сердцах тех, с кем он воевал плечом к плечу. И надеюсь, тот факт, что Ваш супруг проявил себя как настоящий офицер, сражаясь за Отечество и Короля, служит Вам большим утешением.
И поскольку я был его другом, я посчитал своим долгом засвидетельствовать Вам свое почтение и заверить Вас в том, что ежели Вам потребуются когда-нибудь слова поддержки, то Вы смело можете рассчитывать на Вашего покорного слугу.
Правда, поддержка эта может выражаться разве что в добром слове, запечатленном на бумаге и присланном с другого конца Франции за много-много лье. Я тоже был ранен в том же бою, в котором погиб его сиятельство, и теперь вышел в отставку, дабы провести остаток дней в своем скромном имении.
Надеюсь, что Прованс избежал участи многих других французских провинций и не страдает сейчас от голода и мародёрства. Также надеюсь, что Вы, сударыня, Ваша дочь и Ваши близкие пребываете в добром здравии.
Не смею рассчитывать на то, что Вы сочтете возможным ответить на мое письмо, но буду признателен, если Вы всё-таки напишете старому вояке хоть пару строк.
С глубочайшим к Вам почтением, барон Пуанкаре.
Сен-Жакю-де-ла-Мер, Бретань».
Я перечитала это письмо не один раз, найдя в нём лишнее подтверждение того, что граф де Валенсо так и не узнал о том, что у него родился сын – иначе барон на правах близкого друга непременно был бы об этом уведомлен и теперь передал бы поклон моему маленькому Фабьену.
Еще во время чтения письма я решила, что отвечу барону, но сесть за ответное письмо сразу была просто не в состоянии. Но я выписала на листок имя местечка, где находилось поместье его милости – потому что само письмо, столь великодушно им отправленное, мне следовало сжечь – я не могла допустить, чтобы в него заглянули старая графиня или кто-то из любопытных слуг.
Но не успела я осуществить свое намерение, как в комнату вошла Генриетта.
– Прости, Мира, я попросила горничную обойтись без доклада! Но что с тобой? Ты плакала?
– Нет-нет, всё в порядке, – я попыталась улыбнуться, торопливо засовывая письмо в карман платья.
Но сестра всё-таки заметила его.
– Это от графа? В добром ли он здравии? И не собирается ли прибыть домой хоть ненадолго? Он же еще так и не видел сына.
– Уверена, если бы у него была возможность приехать, он непременно бы это сделал, – ответила я. – Но будучи человеком военным, он не волен поступать по своему желанию.
– Разумеется, дорогая, – согласилась Генриетта.
Меня удивил ее визит. С тех пор, как я вернулась из Парижа, сестра ни разу не приезжала ко мне. И этому я находила множество объяснений – от присутствия старой графини, о чьём суровом нраве уже была наслышана моя семья, до нежелания Генриетты рассказывать мне о своих отношениях с мужем, которые, по словам папеньки, становились всё хуже и хуже.
Я и сейчас заметила на скуле сестры тщательно припудренный след от удара.
Мы обменялись несколькими вежливыми, но банальными фразами, но обе понимали, что она приехала сюда вовсе не для этого.
– Папенька сказал, что по дороге из Парижа ты купила несколько мер пшеницы. Джереми просил меня спросить, не продашь ли ты нам хотя бы одну. Боюсь, нам не хватит зерна до посевной.
В прежние годы было трудно представить, чтобы хозяйка поместья утруждала себя такими заботами – это был удел крестьян и управляющего.
Сестра смотрела на меня умоляюще, но я вынуждена была покачать головой:
– Прости, но это невозможно. Твоему мужу самому следовало об этом позаботиться. Я уже пообещала часть зерна отдать отцу. Поверь – если бы его было у нас вдоволь, я никогда не отказала бы тебе.
Она рухнула в кресло и закрыла лицо руками. Плечи ее сотрясались от беззвучных рыданий.
– Как я смогу сказать об этом Джереми? – выдохнула она сквозь ладони.
– Он бьёт тебя, Генни? – тихо спросила я. – Ты не должна позволять ему этого! Возможно, тебе стоит на какое-то время вернуться к родителям?
Она убрала руки от лица, вытерла слёзы и посмотрела на меня с удивлением.
– Как я могу так поступить, Мира? Я не могу порочить своего мужа. Что станут говорить о нас в обществе? И всё совсем не так, как ты думаешь! Джереми просто очень горяч – ты же знаешь, в нём есть итальянская кровь – и иногда он не может себя сдержать. Но он быстро приходит в себя, и тогда нет мужа заботливее и нежнее, чем он.
Я вздохнула, но предпочла промолчать. А когда она поднялась и направилась к дверям, сказала:
– Я постараюсь что-нибудь придумать, Генни. Возможно, нам удастся купить немного зерна на ярмарке в Грассе.
Лицо сестры просветлело, и она, вернувшись ко мне, обняла меня так крепко, что мне стало трудно дышать.
Глава 30
На этот раз я взяла с собой в Грасс и Кэтти, и свою горничную Сьюзан – чтобы было кому присмотреть за малышкой, когда я буду занята делами. Мы собирались провести в городе пару дней, но не подумали о том, что все постоялые дворы города будут забиты приехавшими на ярмарку торговцами. Пришлось остановиться у месье Лестьенна, жена которого оказалась весьма приятной дамой.
– Непременно посмотрите мистерию на Ратушной площади, – посоветовала она. – Мы с мужем сегодня ходили на представление и были в полном восторге. Хотя сначала я не хотела туда идти – сейчас, вроде как, совсем не до развлечений. В этот раз в город даже не пришли бродячие артисты. Но народу нужны зрелища. И пройдитесь по торговым рядам со сладостями – сейчас их на ярмарке куда меньше, чем прежде, и стоят они дорого, но вы обязательно найдете там что-то, что понравится вашей девочке. Только держите Кэтти за руку – на ярмарку в Грасс обычно стекается много всякого сброда драк и всяких бесчинств.
Мы поступили именно так, как и она и говорила, и на следующий день до обеда сначала побывали на представлении на Ратушной площади и купили вкусных леденцов в форме звездочек.
– Жаль, что Фабьену их еще нельзя, – сказала Кэтрин с набитым сладостями ртом. – Это ужасно вкусно.
Потом мы остановились полюбоваться Рождественским вертепом, который был сооружен перед главным городским собором: Спаситель в яслях, рядом – Дева Мария, Иосиф, волхвы. Были тут и фигурки рыбака, женщины с глиняным кувшином, женщины с веретеном, глашатая с барабаном, а также вола и осла. Кэтти видела это впервые и восторженно хлопала в ладоши.
А после обеда я оставила дочь на попечение мадам Лестьенн, и мы с месье Эрве отправились уже по тем торговым рядам на Ратушной площади, где продавалось всё то, что требовалось для изготовления парфюма. Но по дороге к тем рядам мы прошли через торговые палатки парфюмеров, где благоухало всё – выставленные на продажу шляпки, парики, перчатки, веера и, разумеется, поражавшие воображения изысканностью форм и роскошью украшений флаконы для духов. Правда, покупателей было здесь не так много – выбирая между ароматной эссенцией и куском хлеба люди всё больше склонялись к последнему.
Теперь, когда я была членом Корпорации парфюмеров, месье Лестьенн уже не отказывался мне помогать – он охотно ходил с нами по рядам, указывая на достоинства и недостатки тех перегонных кубов, что тут продавались. Кубы были огромными – в человеческий рост – и немыслимо дорогими. Едва услышав, сколько за них просили продавцы, мой управляющий переменился в лице и сделал еще одну попытку меня переубедить.
– Не стоит ли отложить эту затею до лучших времен, ваше сиятельство? А сейчас купить больше пшеницы и ржи. Кто знает, как оно всё обернется?