Мелькнула мысль заехать сначала в поместье отца, но это значило бы сделать большой крюк. К тому же папенька был уже стар, и мне не хотелось лишний раз его волновать.
Когда я вышла на крыльцо, то вдруг увидела на козлах кареты месье Эрве.
– Если позволите, я сам отвезу вас в дом Маруани, – сказал он. – Не ровен час, барон снова окажется пьян и вздумает вам навредить. По моему разумению, вам вовсе не следовало бы туда ехать.
Я поблагодарила его за заботу – мне в самом деле стало чуточку спокойней. И всё-таки когда мы подъехали к дому барона, я вышла из экипажа на дрожащих ногах.
– Прошу вас, ваше сиятельство! – метнулся ко мне лакей. – Ее милость велела сразу вас к ней провести!
Интересоваться делами хозяев у слуг было дурным тоном, но я всё-таки не удержалась и спросила:
– У вас что-то случилось?
– Господин барон исчез, сударыня, – мужчина понизил голос до шепота. – Сегодня утром прибежала его лошадь. А его самого нигде нет.
Дышать мне сразу стало легче. Нет, я не подумала и не пожелала ничего дурного – наверняка, Маруани продолжал где-то хлестать вино. А быть может, отправился к доктору, чтобы тот зашил ему рану. А лошадь просто позабыл привязать.
В любом случае я была рада поговорить с сестрой без присутствия ее мужа.
Генриетта лежала в кровати – худенькая, с почти прозрачной кожей. Ее глаза были полны тревоги, но когда она увидела меня, выражение ее лица переменилось.
– Мира, как я рада, что ты приехала! Я не решилась написать матушке, но мне так нужно было с кем-то поговорить! Ты же знаешь – у меня совсем нет друзей.
Она протянула руку, приглашая меня сесть на кровать, и когда рукав ее тонкой сорочки чуть отогнулся, я заметила синяки у нее на запястье. А потом, присмотревшись – и на ее щеке. Возможно, следы ударов были и на теле, но я знала, что сестра ни за что не признается мне в этом.
А потому я спросила о другом – о том, что было куда важней отлучки барона.
– Здорова ли твоя малышка? И как ты сама себя чувствуешь?
Уже задав вопрос, я едва не прикусила язык. Если я хочу сохранить в тайне ночной визит ее мужа в Валенсоль, я должна была спросить совсем другое. Я еще не должна была знать, что у нее родилась дочь.
Но сестра была слишком слаба для того, чтобы заметить мою оплошность.
– Всё в порядке, дорогая, – слабая улыбка пробежала по ее бледным губам. – Она сейчас с кормилицей. Боюсь, я еще долго буду не в состоянии держать ее на руках. Но не беспокойся, мне уже немного лучше, чем было ночью.
– Как ты решила ее назвать?
– Луиза, в честь матери Джереми, – сказала она и снова помрачнела. – Я думала, что это побудит его отнестись к ней хоть чуточку лучше. Ты же знаешь – он надеялся, что будет мальчик. А я снова не оправдала его надежд.
– Как ты можешь так говорить? – возмутилась я. – Дети рождаются по воле Божьей. На этот раз именно девочке было суждено появиться на свет, и ты не могла этого изменить. Так что перестань считать себя виноватой и подумай лучше о том, как быстрее встать на ноги. Должно быть, ты еще ничего не ела сегодня, а тебе сейчас нужно питаться особенно хорошо. Жозефина вчера приготовила отменное жаркое – я привезла вам целый горшочек. Давай пообедаем вместе – у меня сегодня тоже еще не было во рту ни крошки. А где малышка Сильви? Уж она-то, когда подрастет, точно будет рада, что у нее появилась сестренка. Вместе им будет особенно весело – помнишь, как мы играли с тобой в детстве?
Генриетта снова слабо улыбнулась.
– Не пытайся меня успокоить, Мира! Я знаю, что Джереми никогда не полюбит ни одну из своих дочерей. И его можно понять – если у него не будет сына, то однажды его поместье достанется его дяде или кузену.
– Сколько еще ты станешь его оправдывать? – хмуро откликнулась я. – Скажи мне честно – он ударил по лицу тебя именно этой ночью? Именно тогда, когда тебе и без того было нелегко?
Я могла бы добавить, что на моем лице тоже был след от его руки, который я постаралась скрыть под слоем пудры, но это было бы слишком жестоко по отношению к сестре.
– Он – мой муж, Мира! – напомнила Генриетта, как будто бы я могла об этом забыть.
– Когда твои дочери станут постарше, он станет вымещать свою злость и на них.
Сестра вздрогнула, и я поняла, что подобные мысли приходили в голову и ей самой. И тут же пожалела о своих словах – не следовало обсуждать это именно сейчас.
– Мира, я позвала тебя сегодня не только для того, чтобы сообщить о рождении Луизы. Случилось кое-что еще. Джереми уехал вчера из дома поздним вечером – сразу после того, как он узнал о дочери. Он был сильно пьян, и я даже обрадовалась, что он решил провести эту ночь где-то еще. Мне всего лишь хотелось хоть немного поспать. А сегодня утром лошадь, на которой он уехал, вернулась домой одна.
Голос ее сорвался, а на глазах показались слёзы. Я взяла ее за руку – ее пальцы дрожали.
– Он мог отправиться в город и задержаться там в какой-нибудь таверне. Или поехать к кому-то из ваших соседей и там заснуть. А лошадь просто отвязалась и пришла домой.
Теперь, когда я произносила эти слова вслух, они и самой мне казались неубедительными. И когда в коридоре раздался чей-то крик: «Ваша милость! Ваша милость!» моя рука задрожала так же, как и рука сестры.
Глава 36
Дверь распахнулась, и на пороге я увидела того слугу, который встречал меня полчаса назад – но сейчас он тяжело дышал от быстрого бега, а на лице его застыл ужас.
– Ваша милость, Альбер нашел господина барона!
– Где он? Что с ним? – Генриетта подалась вперед.
– Не знаю, как вам сказать…, – лакей переминался с ноги на ноги, старательно отводя взгляд. – Альбер нашел его милость в расщелине. Должно быть, господин барон отправился ночью в горы и не удержался в седле.
– Он жив? – почти выкрикнула сестра.
– Никак нет, госпожа баронесса! – слуга покачал головой. – Он сильно разбился.
– Пошел прочь! – услышала я вдруг со стороны коридора.
Лакей, поклонившись, метнулся вон, а на его месте через секунду появилась заплаканная Мэрион Маруани. Она была такой же худой, как и во время нашей прошлой встречи в городе, но сейчас бледность ее кожи была особенно заметной на контрасте с красными пятнами на ее щеках, которые, как я помнила, всегда появлялись на ее лице в моменты крайнего волнения.
– Это ты, ты во всём виновата! – она смотрела на Генриетту с ненавистью и болезненное состояние невестки не удержало ее от обвинений. – Он уехал вчера из-за тебя!
Сестра попыталась что-то сказать, но не смогла и только разрыдалась, закрыв лицо руками.
– Я понимаю, мадемуазель Маруани, как вам сейчас тяжело, – я поднялась и стояла теперь напротив девушки, стараясь скрыть от нее Генриетту, – но эта ссора не вернет вам вашего брата. И проявите хоть немного уважения к его жене – она тоже сегодня потеряла близкого человека, и в этом горе вам следует поддерживать друг друга.
– А, госпожа графиня! – воскликнула она, словно только теперь заметив меня. – Уж вы-то точно не станете проливать слёзы по Джереми, не так ли?
Я не стала отвечать, предоставив ей право думать об этом то, что ей заблагорассудится. Я могла бы сказать ей, что мое отношение к барону Маруани имело под собой основания, но сейчас это было неуместным.
– Мэрион, прошу тебя, не говори так! – простонала Генриетта, снова упав без сил на подушки. – Никто из нас не желал Джереми ничего дурного.
– Как бы не так! – взвизгнула девушка. – Ты думаешь, что я не слышала, что ты говорила ему вчера?
– А того, что он бил свою только-только разрешившуюся от бремени жену вы, разумеется, не слыхали?