Девочка всхлипнула, но под суровым взглядом отца всё-таки сдержала слёзы.
Мы сели за стол – я за один его край, а граф – за другой. Кэтрин примостилась со мной рядом, и на сей раз ее отец не возразил. Нас с ним разделяло слишком большое расстояние, чтобы мы могли разговаривать, не повышая голос, и меня, пожалуй, даже радовало это. Зато я смогла пошептаться с девочкой и узнать, что она любит сыр и фруктовые пироги и совсем не любит рыбу.
Перед отъездом в столицу де Валенсо нужно было решить в поместье еще немало важных вопросов, и после обеда он ушел в кабинет с управляющим, а Кэтрин вызвалась показать мне особняк.
Она была еще слишком мала, чтобы замечать то запустение, в котором пребывал дом ее отца. Она искренне гордилась большими залами, пыльными диванами и поблекшими картинами. И я охотно соглашалась с ней и тоже находила для всего восторженные эпитеты.
Мы побывали и в заросшем бурьяном саду, и в конюшне, и в конце концов эта экскурсия так утомила нас обеих, что отказались от первоначального намерения прогуляться еще и в горы и вернулись домой.
Я напоила Кэтрин теплым молоком, которое принесла румяная кухарка, помогла ей раздеться и уложила в кроватку. Девочка заснула, едва коснувшись головой подушки. А я сидела на стуле рядом с ней, пока в комнату не заглянул граф.
– Пойдемте, я покажу вам нашу спальню.
Я вздрогнула. Но откладывать неизбежное дольше было уже нельзя, и я, еще раз взглянув на улыбавшуюся во сне малышку, пошла за де Валенсо по темным коридорам.
Спальня тоже была приведена в относительный порядок – по крайней мере, постель была мягкой, а белье свежим, пахнувшим лавандой. Граф запер дверь и принялся расстегивать пуговицы на своем камзоле. И я, постояв некоторое время в молчаливом смущении, принялась делать то же самое.
Это была странная ночь. Конечно, я не ждала, что де Валенсо станет объясняться мне в любви, которой ко мне не испытывал, но полагала, что он найдет для своей супруги хоть несколько ласковых слов. Он не нашел. Возможно, он вовсе не умел их говорить.
Но хотя бы его поцелуи были достаточно мягкими, чтобы я немного расслабилась и даже попыталась ответить ему. К чему было противиться? Этот мужчина был теперь моим господином, и чем быстрее я сумею смириться с этим, тем будет проще для нас обоих.
И всё-таки когда он подхватил меня на руки и понес ко кровати, я снова напряглась и уже ничего не смогла с этим поделать. Впрочем, граф ничего и не требовал от меня. Он собирался воспользоваться своим правом, независимо от того, нравилось мне это или нет. И когда всё, наконец, случилось, я ощутила и боль, и стыд, и, как ни странно, облегчение.
А когда граф, поцеловав меня еще раз, отодвинулся на свою сторону кровати, я даже нашла в себе силы, чтобы спросить:
– Надеюсь, теперь, ваше сиятельство, вы убедились, что слухи обо мне не имели под собой оснований?
Даже при свете одинокой свечи мне было видно, как растянулись в усмешке его губы:
– В этом вопросе да, сударыня, я полностью удовлетворен. Но вот вопрос, не ведьма ли вы, всё еще остается открытым. И кажется, я уже просил вас называть меня Эмиль.
Я не удержалась и сжала кулаки. Ну, что за несносный мужчина!
Глава 9
У меня было не так много вещей, которые я могла бы взять с собой в столицу, поэтому я решила сосредоточиться на сборе в дорогу Кэтрин. Поскольку сама я еще не знала ее вкусов и привычек, я спросила об этом у графа за завтраком.
– Кэтрин? – он посмотрел на меня с удивлением. – Но она не едет в Париж.
– Не едет? – мне показалось, что я ослышалась. – Но она еще слишком маленькая, чтобы оставлять ее тут одну. Дети в таком возрасте плохо переносят разлуку с родителями.
Его сиятельство усмехнулся:
– Вы слишком быстро вошли в роль матери, дорогая Альмира. Безусловно, это весьма радует меня, но всё-таки позвольте мне самому принимать некоторые решения. И одно из них я уже принял. Кэтти не поедет в Париж. Вы не представляете себе, насколько тяжела дорога до столицы. И поверьте – воздух Прованса куда полезней для нее.
Возможно, он был прав – всё-таки он лучше меня знал, в чём нуждается его дочь. Но при мысли о том, что малышка останется здесь одна, мне становилось нехорошо.
– Она будет здесь не одна, – он словно прочитал мои мысли, – с ней остается ее няня и наши самые преданные слуги.
Я кивнула, но решила предпринять еще одну попытку уговорить его:
– Может быть, мне всё-таки стоит остаться здесь? Поверьте – я вовсе не хочу ехать в столицу.
Граф нахмурился:
– Об этом не может быть и речи. Графиня де Валенсо должна появиться при дворе сразу после свадьбы. Затем, если Париж придется вам не по душе, вы сможете вернуться сюда. Но, полагаю, когда вы обзаведетесь знакомствами в столице, вы перемените свое решение.
Спорить с ним не имело никакого смысла. Но мне нужно было хотя бы постараться объяснить Кэтрин, что я вовсе не бросаю ее и что постараюсь вернуться как можно скорее.
Я зашла в ее комнату, заготовив целую речь, но произносить ее не было необходимости – судя по всему, отец уже поговорил с ней, потому что глаза ее покраснели от слёз. Она сама подбежала ко мне.
– Вы же вернетесь ко мне, правда? Вы не бросите меня так надолго, как в прошлый раз?
Я подхватила ее на руки, прижала к себе.
– Конечно, Кэтти, я вернусь сразу же, как только смогу! И привезу тебе новые красивые платья. Какой цвет твой любимый?
Но новые платья ничуть не заинтересовали ее, хотя она и пообещала мне хорошо кушать, много гулять на свежем воздухе (она была слишком бледной) и слушаться няню.
Мы выехали только после обеда, потому что графу пришлось долго разговаривать с управляющим по поводу ремонта особняка. Те преобразования, которые он замыслил, показались мне чересчур масштабными, о чём я и не преминула ему сказать:
– Стоит ли тратить столько денег сразу? Не лучше ли ограничиться ремонтом фасада и нескольких основных комнат?
Он бросил на меня взгляд, который заставил меня недовольно вздохнуть. Кажется, мой супруг относился к тем мужчинам, которые отказывали женщинам в праве голоса – даже в том случае, когда тратили их приданое.
Куда более разумным было бы отложить часть денег на менее заметные, но куда более важные хозяйственные дела. Папенька всегда много внимания уделял заботе о крестьянах, проживавших на наших землях – ведь именно получаемый с них оброк составлял значительную часть наших доходов.
– Уж не намерены ли вы, сударыня, контролировать те траты, что я произвожу ради нашего общего блага? – брови графа сошлись над переносицей. – Впрочем, если вас беспокоят шляпки и платья, на которые, по вашему разумению, у нас не останется денег, то могу вас успокоить – я отложил необходимую сумму, что потребуется нам в Париже.
Нет, как раз шляпки меня ничуть не занимали. Но де Валенсо, не желая более меня слушать, вышел из комнаты.
Можно было продолжить этот разговор в дороге – ведь мы провели несколько дней в одной карете – но я решила не портить настроение ни графу, ни себе самой. Я уже поняла, что что бы я ни говорила, для моего супруга это не будет иметь никакого значения. Он не готов был прислушиваться к мнению женщины.
Когда граф сказал мне, что путь до столицы тяжел, я и подумать не могла, насколько он был прав. Шли дожди, и дорога превратилась в месиво. Наша карета несколько раз застревала, и нам приходилось выходить из нее, а графу еще и помогать кучеру выталкивать ее из ямы. Подол моего платья потемнел от грязи, а кожаные башмачки из бежевых стали коричневыми.
Теперь я уже не жалела, что мы не взяли Кэтрин с собой. Вдобавок к постоянной тряске шла отвратительная еда в харчевнях и постоялых дворах, где мы останавливались, и душные комнаты с кислым запахом прелого сена в кроватных матрасах, на которых мы вынуждены были спать.
Дорога так вымотала меня, что я заснула перед самым Парижем, и граф разбудил меня, только когда мы уже въехали в город. Был пасмурный день, и всё вокруг было мокрым и мрачным. И хмурые лица парижан лишь усиливали то неприятное впечатление, что произвела на меня столица Франции. Этот город, о котором я столько слышала и читала, прежде я представляла совсем другим.