Сняв волчью шкуру, чтобы набросить ее на плечи Иниры, Биринши оказался единственным в железных пластинчатых доспехах — остальные довольствовались кожаными, на меху жилетами поверх рубах. Вся одежда была либо серого, либо черного цветов, сливаясь с окружающими горами, а положенный рядом с девушкой лук оказался раза в два больше тех, что она видела у городских стражников.
— Ваши мужчины не имеют силы, — оскалился белоснежной волчьей улыбкой Биринши, заметив, как она смотрит на его оружие. — А наши не имеют без нее жизни.
Инира так и не поняла, что он хотел сказать.
Согревшись у очага и напившись густо приправленного сушеным мясом бульона, она отключилась прежде, чем успела задать хоть один вопрос. Алира и Дастан уснули еще раньше, в обнимку у дальней стены пещеры.
***
Пробуждение было тяжелым, муторным. Несмотря на усталость и крепкий сон, ей всю ночь снились тяжелые, тревожные сны. В них мелькали то Амарант, то Азира, то Нюхач или Приаш. Последний беспокоил больше всего: во сне, смотря на него, Инира испытывала то радость встречи, то горечь от его предательства и проснулась, вымотанная даже больше, чем когда засыпала. Неохотно открыв глаза, она увидела пятерых мужчин и Дастана с Алирой, сидящих вокруг очага и поняла, что ее разбудило — исчезнувшее тепло, закрытое чужими спинами.
Тело болело, словно вчера ее основательно избили. Морщась от ноющих мышц, она откинула тяжелую волчью шкуру и подошла к огню.
— Хозяйке земли снились беспокойные сны, — подав ей плошку с бульоном, заметил Биринши.
— Откуда вы знаете? — вырвалось у нее.
Воин кивнул на лежак позади нее, и Инира увидела разметанные вокруг сухие ветки. Да уж. Она хоть не кричала?
— Земля волнуется, чувствует перемены, — добавил Биринши, но бастард только отхлебнула из чашки. Он говорил на ее языке, но она совсем его не понимала.
Они вышли из пещеры сразу после рассвета, хотя с тем же успехом могли сделать это и к обеду — низкие тучи над горами заслоняли едва заметное, тусклое солнце, на лицо то и дело опускалась снежная крупа.
Теперь все чаще из густых лесов скалились на них голые каменные зубья — они поднимались выше по склону, держа курс чуть в стороне от облюбованной жаворонками горы. Дастана вскоре опять пришлось взять на плечи — он не мог больше идти. Инира карабкалась, цепляясь руками, подталкивая Алиру и путаясь в неудобных, изорванных юбках платья. Под ними стелился густой туман, заполнявший оставшиеся внизу долины, словно молоко — чашки. Вершины гор окутывали низкие тучи.
— Нужно успеть до заката, — твердил Биринши, когда они останавливались, чтобы дать отдых уставшим рукам.
Честно говоря, Инире казалось, что они не дойдут и через десяток дней, когда неожиданно подъем закончился, а ее глазам открылась удивительная картина: в низком, огромном котловане, образованном пологими склонами нескольких гор расположилось поселение. Маленькие кругляши рассыпанных по рыжей земле шатров, между которыми перемещались похожие с высоты на муравьев люди. Несмотря на клочья тумана, Инира видела пасущихся на скалах коз (парочка как раз подбиралась к ним), слышала привычные звуки близкого жилья — звон железа, крики пастухов,
— Хозяйка? — Биринши тронул ее за плечо. Она вздрогнула, совершенно забыв об остальных, посмотрела на него. — Нужно идти. Солтус-жел близко.
— Кто? — любопытно взлезла Алира. Инира со вздохом удержала ее за плечо, заставив дождаться, пока один из воинов спустится ниже по узкой и крутой тропке, чтобы подать ей руку.
— Северный штром? — неуверенно предположил Биринши, очевидно, не зная, как передать полное значение на их языке.
— Шторм, — автоматически поправила Инира и посмотрела туда, где, по ее мнению, был север. Именно оттуда дул все усиливающийся, порывистый ветер, гоня почти черные, наполненные водой тучи.
Они догнали их уже у подножия. Неожиданно потемнело, хотя время только приближалось к обеду, затрепетали, захлопали полы шатров («каюл» — пояснил Биринши коротко) от усилившегося ветра, на лицо упали первые капли дождя.
— Быстрее, — поторопил воин. Они снова подхватили Дастана на руки, Алира вцепилась в Иниру, слишком напуганная незнакомой обстановкой и чужими, недобрыми людьми в странных одеждах. Они были странными: и встреченные женщины и мужчины носили длинные, до колена, стеганые халаты из войлока, у кого-то подбитые мехом, у кого-то — рыбьей кожей, только некоторые были одеты так же, как Биринши и его спутники. Очевидно, это были воины, потому что у каждого за спиной она видела лук или топорик на поясе. На них мало кто обращал внимание — все были заняты тем, чтобы убрать с улицы все, что могло улететь или пострадать от надвигающейся бури, но суровые лица казались недобрыми.
Инира посмотрела на Биринши. Возможно, дело в черных глазах или разрезе узких губ, но все они казались ей… жестокими.
Биринши привел их в большой шатер почти в центре долины — он был выше и явно богаче, чем остальные, покрытый гладкими, лоснящимися даже без солнца, сшитыми вместе моржовыми шкурами — очевидно, здесь это считалось показателем статуса, потому что больше она ни у кого такого не видела. Внутри шатер оказался разделен на две половины — мужскую и женскую. Дастана и Алиру тут же забрали две молодые девушки — толстые черные косы, венцом украшавшие их головы, походили на сытых свернувшихся змей. Бросив на Иниру любопытный взгляд, они скрылись за тяжелым, подвешенным к куполу ковром.
— Благослови дом, принявший тебя, хозяйка, — стоя позади нее, попросил Биринши.
«Если бы я могла!» — хотелось воскликнуть Инире, но она понимала, что это не лучшая идея. Он, очевидно, приписывает ей большие возможности, чем у нее есть — и этим грешат почему-то все, с кем она встречается, кроме, пожалуй, Приаша. Вместо этого она покорно сложила руки на груди и опустила голову вниз, мысленно прося неизвестно кого: «дай покой этим землям и долгую жизнь этому человеку…».
То ли от порыва ветра, заглянувшего в не до конца задернутый полог, то ли от ее слов, но угли в очаге, вспыхнули ярким рубиновым светом. По спине поползли мурашки.
— Благодарю, хозяйка, — Инира ничего больше не чувствовала, но Биринши прошел мимо, посчитав благословение свершившимся фактом и она прошла следом за ним. В центре шатра находился очаг с тлеющими углями, вокруг него были разбросаны на толстых коврах туго набитые валики. Едва последний из них зашел в шатер, зашнуровав полог, чтобы он не полоскался на ветру, как тяжелые капли дождя с силой застучали по крыше. Налетевшая буря попыталась снести их каюл, но потерпела поражение и теперь недовольно завывала снаружи.
— Как только окончится Солтус-жел, я отведу вас к Парящему-над-горами, — видя ее замешательство, Биринши приглашающе повел рукой к очагу. — А пока обогрей мой дом своим светом. Это честь — принимать хозяйку земли в своем доме.
Будто у нее был выбор. Слишком уставшая, чтобы спорить и тем более — выходить на улицу в такую бурю, Инира сбросила с себя волчью шкуру и села к очагу, подставив руки к углям. Из-за полога тут же выскочила молодая девушка — скорее, девочка, судя по свежему, нежному еще личику. Она быстро раздула угли, поставив на них конусообразную сковороду на подпорках со странным, желейно-белым содержимым. То вскоре начало побулькивать и стало более жидким, а по помещению, смешиваясь с запахами пота и мокрых шкур, поплыл кисловатый запах.
— Ыстик-эски, — то ли обозвав это блюдо, то ли сказав что-то на своем языке, Биринши зачерпнул похожего на кисель варева и подал ей, склонив голову.
Инира осторожно приняла горячую чашку, и поднесла к губам, помолясь всем душам, чтобы ее не стошнило. Но блюдо по вкусу оказалось похожим на квас — разве что с характерным молочным привкусом и перчинкой, от которой ей мгновенно стало жарко.