— Значит, мы встретим их, — оскалился Биринши. Белые зубы сверкнули на темном лице, придавая ему сходство с волком.
— Я не хочу вас втягивать, — Инира не давала ему отвернуться и они застыли на опушке леса у подножия горы. — Никого не хочу. Это не ваша…
— Никто не скажет, что мой народ не защитил Хозяйку земли! — отрезал Биринши. Очевидно, ее слова обидели его и дальнейший путь до каюла они преодолели в полном молчании.
Следующие три седмицы Инира провела в тревожном ожидании беды. Каждое утро, еще до того, как солнце показывалось над горами, она выходила из шатра и под присмотром всюду следовавшего за ней Биринши отправлялась к Парящему-над-горами, желая найти ответы на свои вопросы. Однако их разговоры больше походили на беседу слепого с глухим. На все попытки выяснить что-то конкретное, Турдус отвечал одно: ждать.
— Чего ждать? Как долго? — спрашивала она.
— Ждать, пока земля не заговорит, — таинственно отвечал старик.
— И что делать, когда это случится? — со страхом спрашивала Инира.
— Быть готовой… — шелестел ветер в кронах деревьев. А она смотрела вслед улетающему жаворонку, за которым, как за своим предводителем, хвостом вилась остальная стая.
Он учил ее понимать себя. Учил чувствовать мир вокруг.
— Ты должна вспомнить, как это было, — говорил старик. — Этот мир — часть тебя, ты — часть его. Твоя судьба — только часть того, чем ты владеешь.
— Я и ее-то контролировать не могу, — отвечала Инира утомленно, после очередной попытки последовать странному совету и «почувствовать мир». Обычно это выражалось в том, что она садилась перед пещерой, каждый раз опасаясь, что ветром ее сбросит вниз, закрывала глаза и прислушивалась. Но ощущала только ледяной камень, сбивающий с ног ветер и крики дроздов.
— Можешь, — улыбался Турдус. Улыбка в его исполнении была похожа на измятый лист бумаги: лицо исходило трещинами, сминалось. — Иначе тебя бы здесь не было. Ты искала меня — ты меня нашла.
В один из дней, когда бесцельное ожидание было особенно невыносимо и небеса поливали землю сплошными потоками ледяной воды, Инира потеряла терпение:
— Научи меня хоть чему-нибудь конкретному! — выкрикнула она в лицо старику. — Время уходит!
Время уходит. Пожалуй, это был девиз последних дней. Чувство ожидания, тревоги, томления снедало Иниру и она не могла бы дать этому рационального объяснения. Ее преследовали странные, пугающие сны, после которых бастард просыпалась в поту и слезах: горящий вереск, черный дым в небесах, стремительные волчьи стаи серой лавиной накрывали города и их вой еще долго стоял у нее в ушах.
— Я чувствую беду, Турдус, — заметив на лице дрозда неодобрительное выражение, Инира выскользнула из пещеры и подставила лицо ветру. — Она в самом воздухе. В ветре.
— Ты чувствуешь мир, — счастливо улыбаясь, хотя, на ее взгляд, причин к тому не было никаких, ответил он. — Он волнуется. Перемены скоро придут.
— К добру ли? — хмуро уточнила Инира, борясь со странным желанием шагнуть со скалы в пустоту.
— Это зависит от тебя, — покачал головой старик. — Все, чего касается взгляд хозяйки земли, живет вместе с ней.
— И что это должно означать? — она устала задавать вопросы, зная, что не услышит конкретных ответов. Где-то у подножия горы ждал ее Биринши. Вот еще странность — вера этого народа в Иниру. Дня не проходило, чтобы кто-нибудь не пришел в каюл за благословлением «хозяйки». Они спрашивали ее совета при постройке нового каюла, засолке мяса, спрашивали даже, куда идти охотиться. Поначалу она отказывалась отвечать, боялась — ведь абсолютно ничего не чувствовала. Биринши помогал, советовал. Пока однажды Инира не отказалась от его совета.
— Идите к морю, на запад, — если бы кто-нибудь спросил почему, она не смогла бы ответить. Просто вдруг неясные предчувствия оформились в слова. Долгие часы на голых камнях в стремлении объять необъятное внезапно дали результат. Дождавшись охотников с двумя моржовыми тушами, выброшенными на берег недавним штормом, Инира с удивлением поняла, что видела это однажды — во сне или наяву.
— Ты рождена этой землей, — терпеливо пояснил Турдус. — Ты ее часть и чувствуешь ее, как часть себя.
Может быть — это хотя бы объясняло, почему она знала, куда отправлять охотников, а они слушались ее беспрекословно. С тех пор Биринши уже не помогал ей, а сны становились все более реальными. Иногда она видела Зумрут с высоты птичьего полета, иногда — бежала по коридорам опустевшего дворца мышиными тропами, но чаще взгляд ее был прикован к восточным границам Савареши. Там, где встает солнце, поднималась тьма. Она видела ее — смотрела, как горят деревья, как стонет земля, попираемая железными сапогами тысяч солдат. Убегала все дальше вместе со стадами диких лошадей. Беда приближалась и оставляла вкус крови за зубах — по утрам она долго не могла заставить себя притронуться к еде. Вдоль границы Савареши горели сигнальные костры, чадя черным ядовитым дымом, а пограничные крепости гудели, как ульи и днем и ночью. Тревожное ожидание висело в воздухе — земля была наполнена страхом.
Случилось ли это или только предстоит? — она не знала, но с каждым днем усидеть на месте было все сложнее. Хотелось мчаться туда, бежать со всех ног, спасать… Кого? Что? Этого она тоже не знала, но, чтобы хоть как-то себя занять, упросила Биринши научить ее стрелять из лука.
Это была плохая идея. Раньше — возможно, но не теперь, когда она все острее чувствовала воздух, землю вокруг себя. Словно все это было живым и откликалось на каждое ее движение. Поэтому, едва взяв в руки женский, легкий и гибкий, лук Инира уже поняла, что ей не следует стрелять.
— Все хорошо? — внимательный Биринши тут же это заметил. Подошел ближе, но бастард упрямо кивнула. Ей до смерти надоело, что она не может контролировать ничего из того, что с ней происходит и теперь она была намерена доказать обратное.
— Расслабь плечи, — воин встал позади, помогая Инире встать правильно. — Ноги шире. Лук в правую руку. Держи так, чтобы стрела попала в гнездо перчатки, иначе пальцы поранишь… Натягивай тетиву.
Поначалу она даже удивилась, насколько легко это оказалось. Но Биринши стоял позади и его огромная ладонь лежала поверх ее на упругой тетиве, давая ложное ощущение простоты. Несмотря на свои габариты, движения у вождя племени были легкими и быстрыми. И стрела с его помощью угодила точно в цель, затрепетав ярко-красным наконечником на фоне разрисованной деревянной доски.
— Теперь сама, — тихо предложил Биринши, доставая из колчана новую стрелу. Легкая, слабая — такими учили детей, но для Иниры, никогда прежде не державшей лук в руках, иного и не требуется.
Натянуть тетиву удалось с огромным трудом. Стрела упала на землю шесть раз, пока Инира не научилась делать все одновременно. Воин стоял позади нее, посмеиваясь.
— Зачем вам это? — спросил он, когда взмокшая Инира, ругаясь, поднимала стрелу в третий раз. — Вы — хозяйка земли, любой зверь подойдет к вам сам.
Она представила себе олененка, которого видела недавно в лесу — как он доверчиво подходит ближе, касаясь бархатными губами ее ладони, а она перерезает ему горло смертью души, до сих пор болтавшейся в ножнах на поясе. Представила и содрогнулась. Нет, на такое она никогда не пойдет.
— Это не для зверей, — прошипела Инира, представляя на месте доски Кирха и отпуская тетиву. Та прогудела мимо уха, больно щелкнув по пальцам, а стрела, словно управляемая взбесившимися лесными духами, взмыла высоко вверх и, вихляя, устремилась вниз, воткнувшись в землю шагах в трех от бастарда. Она с досадой смотрела на это безобразие и совсем не ожидала, что, едва острие вошло в землю, все ее тело скрутит жестокой судорогой боли. Вскрикнув, Инира упала на землю, выгнувшись дугой. Биринши бросился к ней — на лице застыло растерянное выражение. Он попытался перехватить ее за руки, но она не далась — любое прикосновение было бы смерти подобно. Вместе с болью пришла обида — странная, жгучая, и по щекам тут же потекли слезы — настолько ей вдруг стало жаль… кого?