— Кто ещё с тобой?
— Ма, не лезь, — откликнулся принц, посмурнел, а из мрака выступили молодые бароны.
— Союзники? — грустно улыбнулась королева.
— Предатели… Ма, уходи. Не надо, чтобы тебя здесь видели.
— Так это правда, Крес?
Креслав насколько смог подался навстречу и зашептал:
— То ли отец свихнулся, то ли вокруг короны плетётся какой-то заговор.
— Что ты такое говоришь, Крес?
— Отец нашёл девицу точь-в-точь, как покойная тётка, и ещё одну…рыжую… может даже этарийку… целительницу…
— Значит, всё-таки, появилась фаворитка?
— О чём ты, ма? Он их в жертву приносит какому-то богу. Он окончательно свихнулся от своей дикости.
Зорица протянула ладонь к лицу сына и погладила его по щеке. Печально шепнула:
— Я поговорю с королём.
Но Креслав отшатнулся:
— Ма, не лезь. Не женское это дело.
— Ты же мой сын, — на глазах королевы навернулись слёзы, и только огромным усилием воли Зорица взяла себя в руки. Креслав всмотрелся в глубоко вздохнувшую мать, заметил сверкнувшую в мерцающем свете факела слезу на подушечке её пальца у подведённого морийским угольком века и покачал головой:
— Что обо мне будут думать, если будущий король спрячется за юбкой матери. Нет, ма. Я сам.
— Кре-ес…
— Меня перестанут уважать, ма. Иди к себе.
Зорица кивнула, а принц просунул голову в прутья, насколько хватило сил, и шепнул:
— Ма, Жмыда всю ночь у того вора выведывал, плетёшь ли ты заговор против короля. Берегись отца, слышишь? Он спятил. Иди к себе, ма. — Креслав помолчал и попросил: — Будь осторожна.
— И где этот вор?
Принц кивнул. Королева обернулась, зло сверкнула взглядом к лестнице: мастер заплечных дел в кругу света держит факел, а фрейлины испуганно жмущимися к лестнице — подальше от лысого мастера, воняющего потом, пивом и кровью. Её величеству даже показалось, что и она сейчас вот такая же испуганная курица. Поэтому Зорица взяла себя в руки, шепнула: — Ладно, будь осторожен, — развернулась и пошла сквозь мрак, а принц не сводит глаз с удаляющейся матери.
В стучащей эхом каблуков черноте гибкий силуэт королевы вскинул руку, поправил идеальную причёску, чем-то сверкнув, и… растворился.
Зорица почти на ощупь пошла сквозь мрак: только пятно света у лестницы, да отблеск цепей направляют королеву к стонущему вору. Оковы блеснули, тьма на тёсаных камнях шевельнулась, и королева спросила:
— Значит, ты вор, да? — подошла вплотную к несчастному на полу и дёрнула цепь. Потребовала: — И что же ты украл такого, что мастер Жмыда тебя так отделал?
— Не-е...не.ня-а — простонал мрак, и…
Жмыда со всех ног бросился на визг рухнувшей на пол королевы. Тень в цепях дёрнулась…
…А Шарцу на дороге к ущельям придержал коня: разъезд впереди — сидят в придорожной траве, обедают. Пошлыми шутками белок в кронах пугают. Только десятник, заслышав цокот подков о мелкие камни, и поднял зад. Оправил синий плащ, опустил ладонь на натёртое до блеска оголовье меча и расправил широкие плечи. Шутки притихли — десятник спокойным суровым взглядом сверлит приближающегося седока.
Лошадь под Шарцу всхрапнула. Десятник перегородил путь, потребовал:
— Кто таков? Подорожную.
А с обочины послышалось:
— Ты чего, Велимир, это ж помощник борона Озёрного.
— Да хоть жена короля, — огрызнулся Велимир, — подорожную, — и сурово уставился на седока.
Шарцу придержал свою лошадь, соскочил на утоптанную колёсами повозок и подмётками башмаков землю дороги, и, молча, протянул правую руку.
Десятник сурово уставился на перстень с родовым гербом баронов Озёрных, поскрёб щетину, буркнул:
— Правда, что-ль, помощник.
Десятка разом притихла, а Шарц усмехнулся:
— Здравствуй, десятник. Куда путь держите?
— Как тя звать-то, помощник?
Белобрысый крепыш улыбнулся и пошутил:
— А зови Ратибором, десятник.
— Ну, в северные заставы на перевал к барону Семи холмов идём, и что?
— К Стояру?