— Какие?
— Ты будешь или покорной женой…
— Или?
— Или мёртвой женой.
Стояр сжал кулаки и отлип от двери.
Везалия рявкнула:
— Не подходи! — расчёска полетела в лицо, и Шарцу дёрнулся от видения — хотел увернуться… А перед глазами уже порог дома в свете факела. Ступени. Длинный коридор. Управляющий шепчет:
— Доброй ночи, ваша светлость.
— Доброй, Бранимир. Всё ли в порядке?
Управляющий глубоко поклонился и заспешил следом за бароном, отчитался:
— Как нельзя лучше, ваша светлость. Пока вы были в походе, убрали урожай ржи и овса. Почти на треть больше чем…
— Как её светлость.
Бранимир кивнул:
— Госпожа в полном здравии.
Ступеньки повели на второй этаж. Стояр бросил через плечо:
— Бранимир, горячей воды, много. Я хочу вымыться.
Управляющий склонился у парадной лестницы, а перед глазами Срояра уже коридор, дверь. Стояр глубоко вздохнул, постучал, и взялся за ручку. Дверь распахнулась.
— Я вернулся Вез… — слова замерли в горле: на постели под балдахином огромный мускулистый мориец и стонущая в наслаждении жена. Её пальцы скребут ногтями по простыни, её стон режет гордость и честь как раскалённый нож масло… Стояр схватил первое, что подвернулось под руки, и со всей силы швырнул табурет в морийца.
Вопль боли Везалии затмил глаза яростью, и Стояр выхватил меч…
…Тем временем в Айраверте Оиери робко заглянула через плечо Севериана — всмотрелась в подвальную тьму: со ступеней видна только цепь с потолка и лысый мастер. Барон окликнул:
— Жмыда?
Прыгнувшее эхо заставило лысого вздрогнуть, вытереть руки о кожаный фартук. Оиери спряталась за широкую спину Севериана, а Жмыда заспешил ко входу в свои владения, запричитал:
— Жив он, жив, ваша светлость, не отравили.
— Хорошо, — спокойно ответил мастер королевской стражи. О ком речь не понятно, но уж больно мастер трясётся. Севериан покосился на шорох туфелек за спиной и решил выяснить о ком речь:
— Как он?
— Жив, ваша светлость. Только боронёнка одного отравили, а принц…
Севериан вскинул руку, и мастер заплечных дел умолк. «Принца пытались отравить?» Севериан потребовал:
— Смертник?
Жмыда поперхнулся и склонился в глубоком поклоне:
— Помилуйте, ваша светлость, я же...
— Пока только приговорённый, Жмыда. О твоей судьбе мы поговорим особо.
Мастер затрясся…
…А в придорожном лесу десятник с опаской коснулся плеча помощника мастера королевской стражи, позвал:
— Господин Ратибор?
И Шарцу почувствовал, что его бурдюк просыпается. Выскользнул из воспоминаний барона Стояра, так и не решив, стоит ли выпить его душу и припустил к своему бурдюку. А десятник осторожно тряхнул за плечо белобрысого господина. Позвал:
— Эй, стража, подъём. Каша поспела.
— Оставь его, Велимир, — донеслись испуганные голоса от костра, — пусть дрыхнет себе. И нам спокойнее будет.
— Сами жрёте, — хмыкнул Велимир, — а он что, не человек что ли? — десятник потряс за плечо Ратибора. — Каша готова, говорю. Просыпайтесь, господин Ратибор.
Шарцу нырнул в открывающего глаза Ратибора и Велимир небритой физиономией ухмыльнулся в лицо:
— Каша, говорю, готова.
Но дело слова, дело чести
Но дело слова, дело чести
Сонный Креслав поёрзал на сене, обнял руками свои колени и насторожился: «Мастер королевской стражи на ночь глядя в палатах откровений — что-то будет?» Из-за спины мастера появилась медноволосая целительница, и принц занервничал: «Её-то зачем барон сюда привёл? Отравленные не воскресают. Или раз яд не сработал, так по мою душу теперь её ведут?»
Пока Креслав рассматривал гостей Севериан помог целительнице спуститься по ступеням, осмотрелся в полутьме, а Жмыда подбежал, поклонился, засеменил… повёл к дальним клетям — заискивает, поганец. Креслав брезгливо обернулся к стене за клетьми: из тьмы торчат сапоги Варина, босые ноги воров, убийц — всех, кого отравили; Жмыда всех покойников вытащил и сложил вдоль стены: кого накрыл мешковиной, кто так и таращится стеклянными глазами в закопченный потолок. Не их ведь отравить хотели?