…Синее пламя на ладони Севериана заколебалось, и барон тряхнул головой — опять всё расплывается. Поднёс пламя ближе к лицу, вгляделся в завораживающий ритуал…
…А принцесса подалась вперёд, голос её зазвенел требовательным напевом, старается перекричать ветер, а он разогнал снег — за окном дрожащая темнота. По полу стелется дым. Чёрные свечи на столе вспыхнули с такой силой, что пламя от фитилей взвилось к потолку… Добромир выкрикнул последние слова и…
Севериан поймал себя на мысли, что ничего не слышит. Вестариана озирается — ужас, изумление и дикое любопытство на её лице заставили мастера королевской стражи отступить на шаг в глухой тишине, какая бывает перед сходом второй лавины в горах: когда от воя первой заложило уши и кажется, что люди вокруг как рыбы в прозрачных горных озёрах: только рты открывают, а слов нет… молчат… Вторая лавина приходит внезапно: сначала тело начинает мелко дрожать, поднимается гул, земля под ногами трясётся, и, под раскатистый треск, пласт горы под ступнями начинает смертельный для путника спуск…
…Пол задрожал. Чаша на столе утонула в плотных клубах дыма и три чёрных сгустка взлетели от стола к потолку, вместе с существами пришли ощущения ярости, боли и негодования. Пол под ногами сотрясся, ушей Севериана коснулся раскатистый треск. Севериан спохватился: «Лавина?» Сверху посыпалась пыль, потолок содрогнулся и дикий неведомый вой погнал мастера королевской стражи навстречу оседающей без чувств принцессе. Севериан подхватил Вестариану на руки и, не обращая внимания на крик кинувшегося к существам Добромира, ринулся вон из башни… В спину ударил огонь… Обжёг пламенем. Вокруг треск и боль…
…Севериан открыл глаза.
— Дурной сон? — спросил милый голос любимой. На грудь барона легла тёплая ладонь. Адалия на ложе прижалась щекой к плечу Севериана, защекотала длинными волосами, а он с трудом выдохнул и удивился:
— Ты не спишь, любовь моя?
Севериан потянулся, погнал от себя странный сон, а Адалия шепнула:
— Мы последнее время так редко видимся…
— Ада…
Адалия привстала на локоть, откинула волосы от лица, и Севериан залюбовался ею в тёплых лучах восхода.
Адалия шепнула:
— Ты меня правда любишь?
Севериан улыбнулся, притянул своё сокровище и нежно поцеловал. Шепнул на ушко:
— Конечно, любимая.
Адалия отстранилась. Севериан разглядел взволнованно-встревоженный взгляд над её нежной улыбкой. Позвал:
— Ада?
— Я беременна, Сев.
За мгновение на лице Адалии тревога, любовь и смущение сменили друг друга. Она увидела счастливую улыбку любимого — она получила ответы. Сильные руки притянули её, уложили её голову на его широкую грудь и губы любимого нежно поцеловали в макушку.
Севериан шепнул:
— Как ты смотришь та то, чтобы стать её светлостью?
Адалия улыбнулась, и тёплые лучи солнца залили комнату светом.
Восход бросил длинные тени домов на набережную — выхватил из сумерек прохожих, оборачивающихся на стук каблучков: Таша стремглав несётся на рыночную площадь по просыпающемуся Айраверту. Набережная мелькает сквозь листву кустов отблесками неторопливой Долгары; редкие путники, пекари, подмастерья оборачиваются на сверкающую широкой улыбкой служанку, а Таша сжимает в руках тяжёлый кожаный мешочек и, что есть духу, несётся выполнить наказ баронессы — только набережная смеётся дробным эхом каблучков в теплеющем влажном воздухе. Таша на вершинах гор от великой щедрости госпожи: «Семь рулонов невиданной ткани! Заказать! Истребовать доставку!..» Таша очень старается не дать мешочку с монетами позвякивать. Баронесса давеча как развернула крошечную книжицу с лоскутами, так и глаза разгорелись — ярче свечей на столе вспыхнули; её светлость взволновалась, затребовала: «…Купца разыскать! Лучших швей позвать. Если останутся лоскуты после пошива…» Сердце Таши заныло в предвкушении: им со Златкой перепадут лоскуты! И какие! Не-ет, не этой — коричневой ткани, из которой платья служанок пошиты! Золото в мешочке — маленькое состояние. Таше бы до смерти хватило на безбедную жизнь. Но платья же! Госпожа велела купить выбранной ткани!