— Ваш сиятельств, — вместе со склонившимся купцом, в глубокий поклон под прилавки ушли головы помощников. Со стороны могло показаться, что Тарликай вмиг остался один.
Герцог Трёх гор пошатнулся, шагнул с солнца в тень — покачнулся, обмахнул себя рукой, и Тарликай засуетился, зашикал на помощников:
— Чего встали, остолопы? Видите его сиятельств плохо?
Купец захлопал в ладоши, приказал:
— Лучший стул герцогу, квас… холодного… много… живо-живо, — а сам подпорхнул к Ворану и широким жестом пригласил в лавку:
— Мой дом — ваш дом; мой товар, для вас товар; мой услуг…
— Для нас услуг, — передразнил герцог, но предложение принял, спросил: — Ткани говоришь? Ну, показывай, купец.
— Тарликай, ваше сиятельств. Сюда.
Купец провёл герцога через плотно заставленный ящиками со специями торговый зал, провёл по коридору и отодвинул полог полупрозрачной занавеси. Воран вошёл в небольшую прохладную комнатку. Довольно кивнул: на столе фрукты, сладости, кувшин холодного кваса. Велел:
— Показывай купец.
Тарликай со всем почтением помог старому герцогу устроиться на «самый удобный стул» в лавке, выуженный помощниками «из-под зада купца» и склонился с вопросом:
— Прикажите лучший ткань для Вас или… — Тарликай многозначительно улыбнулся.
— Что или?
— Я даже теряться, как это можно деликатно объяснить… для жена? Для прелестница? Вы же такой привлекательный…
— …старик, — хмыкнул герцог и влил в себя квас.
— Ну я бы не посмел… так… вы хотите ткань для камзола, или для платья?
«Вот же дотошный», — расстроилась Ойкуно.
— Давай для платья, купец.
Тарликай расплылся в улыбке, затряс пальцем перед болезненно ухмыляющимся стариком, запричитал:
— А-а-а, я знать, что вы ещё молод душой, — выскочил из комнаты и позвал: — Зулика, Зулика, прелесть моя, бездельница, красавица, а ну иди сюда.
И на фоне бурлящих эмоций Торговой площади Ойкуно уловила от купца приторно-сладкий аромат давней влюблённости.
Воран хрустнул сочным яблоком. Ойкуно сосредоточилась, а занавеска медленно приоткрылась.
Тарликай словно бог по мановению руки соткал из тени смуглянку небесной красоты, обёрнутую только в ткань бирюзового цвета.
Герцог поперхнулся.
Ойкуно коснулась сознания купца…
…смуглянка кокетливо потупила взор…
А Тарликай потуже стянул бирюзу на бёдрах девицы, похвалил товар:
— Очень хоро-оший и редкий ткань, ваш сиятельство.
Смуглянка шевельнула бёдрами, чуть выпятила аккуратную грудь, и Тарликай вместе с герцогом погрузились в созерцание прекрасного творения природы.
Воран обласкал взглядом изгиб талии прелестницы, шепнул:
— Чуть-чуть слишком…
— Да-а? — купец поднял взгляд к лицу красавицы.
Зулика робко улыбнулась.
— Чуть-чуть слишком, — герцог потерялся в изгибах точёной фигуры, а щёки купца вспыхнули сквозь загар. Тарликай рассеянно напомнил:
— Тка-ань?
— Да-а… чуть-чуть… — Воран скользнул взглядом по тонким пальцам девицы, по смуглым от загара рукам… и выдохнул: — плотная.
Зулика одарила герцога игривой улыбкой, а купец выдохнул:
— Ткань?
— Чуть-чуть.
И Тарликай запылал, расплылся в улыбке:
— Я знать, что вам надо, — нежно приобнял девицу за талию и, загадочно улыбаясь, вывел её за занавеску, что-то нашёптывая на ушко.
Ойкуно мысленно подстегнула желания купца.
За занавеской зашуршало, Зулика кокетливо хихикнула.
Тихая возня закончилась, и Тарликай снова распахнул занавеску. Ойкуно коснулась сознания девушки, а купец как жаждущий мартовский кот, обошёл кругом девицу в полупрозрачной струящейся бирюзе — девица строит глазки не покупателю. Ойкуно ещё подтолкнула сознание девицы, и кружащий вокруг Тарликай устремил взор на выгнувшуюся обнажённую спину рабыни, водопад её смоляных волос скользнул со смуглой руки, и Зулика заложила ладонь за затылок, позволила любоваться собой, упиваясь ласкающим взглядом купца. Она потянулась навстречу, он приобнял, стиснул в жарких объятьях и, нарушая традиции солнечного Куадара, прильнул в поцелуе.