Невысокий плотный Ратибор втёк в кресло, и, отдуваясь, покосился на кувшин с квасом.
Севериан усмехнулся:
— Да хлебни ты уже, и говори толком. Чего взмыленный?
Ратибор потянулся за кубком. Глотая слюну в пересохшее гордо, налил до краёв и жадно высосал до дна, а барон хмыкнул:
— Ну?
— Господин барон, сжальтесь, — Ратибор откинулся на спинку стула и рассмеялся, — сил уже никаких. Мастер городской стражи лютует — вроде, всё по мелочи, а тут вусмерть, там забили, того прирезали. Оно наплевать, конечно, — безродные. Но уж больно много за одну-то седмицу. Да и служанка одна на хвосте принесла, мол… бродит кто-то в ночи... Поспешила, говорит, ночью с записочкой, а в переулке аж страх взял. Только, что, не тряслась, пока мне нашёптывала… Будто, и правда в нечисть поверила…
— Ведьм не бывает, — усмехнулся барон.
— А я что? — развёл руками Ратибор. — Вот тоже сказал, а она, служаночка-то, трясётся, будто, говорит, голос в голове... Нашептывает в ночи, стращает... И мерещиться в тенях нечисть всякая… Я её насилу яблочным отпоил. — Ратибор вздохнул под внимательным взглядом барона и посетовал:ж — Эх, не знал бы, что Ташка не сплетница, не поверил бы. А так… Другая история…
— А так, поверил?
— Да нет, конечно, баба же. Но вы ж сами три шкуры спустите, если не выведаю.
— Спущу… Что узнал?
— А ничего, — развёл руками Ратибор, — вора, что на пекаря, свои пекарские уже ухайдокали. Пойди теперь, доберись, сам он себя камнем по макушке понастучал или как? Девки блудные… тфу ты бес… наслаждение снизошло на них, говорят. Этариец у них, видите ли, слабый попался. За счет барделя похоронили, представляете? Так у них теперь даже днём очередь...
Севериан одёрнул помощника:
— Чего ты лыбишься... Дело говори. С судейскими что?
— А что с судейскими? — развёл руками помощник, — накатило, говорят. Не понимают. Ка-а-аются.
— Стало быть, и служанка просто перепугалась.
— А пёс её знает, господин барон. Она ж мимо того барделя шла.
— А в записке, что было?
— Так не грамотная, — заулыбался Ратибор, — потому баронесса и посылает…
— Везалия? — усмехнулся Севериан.
— Она, господин барон, она. Ой, чувствую, и вытянутся у барона Семи холмов рога почище, чем у мархура, покуда в отъезде.
Севериан только рукой на это махнул:
— Понятно. Иди, нюхай дальше. И выясни, чей будущий труп искать.
— Не понял? — насторожился подорвавшийся со стула помощник, а Севериан вздохнул:
— Не к добру это, Ратибор. Стояр за женой как пёс цепной следит. Иной рыцарь уж и на королевском приёме взглянуть на неё побаивается. Думаешь, никто не нашепчет?
Помощник пустил пятерню в белобрысые клока. Что-то прикинул и откланялся в город.
Севериан подождал, пока торопливые шаги Ратибора за дверью затихнут. Устало потянулся, подошёл к гобелену и пожаловался вытканному рыцарю: — Вот что у них подыхает, а? — Сдвинул гобелен в сторону. Скрытая тяжёлая дверь неохотно повиновалась ладони. Искра — и мрак шарахнулся от ярких языков пламени факела; тайные пещеры гулким эхо повели мастера королевской стражи под ложем Долгары в сердце старого Айраверта. Король ждёт новостей. А самого мастера стражи совесть грызёт: зачем ведьму в город привёл?
В туман мечтаний поманит,
В туман мечтаний поманит,
Госпожи отдали распоряжение, и Верея по боковой лестнице припустила на первый этаж. Госпожи омыться с дороги желают. Хорошо, что бочку с тёплой водой в умывальне загодя натаскали. Как знала, — подумала про себя служанка. Проскользнула в конец коридора и вбежала в комнату с узкими окнами под потолком. Прикрыла за собой тяжёлую дверь, а у самой сердце ухает. Навалилась спиной на дверь и уставилась на широкую бочку:
— Ой, боги бездны. Что же это деется, а? Хлоп, и платья из воздуха.
Верея взяла себя в руки и подошла к каменному очагу у дальней стены. Нет, боги бездны, как же это? Откуда платья? Когда не доглядела? Позор-то какой. Невнимательных барон не прощает. Верея выдохнула и собралась. Подкинула из корзины берёзовых поленцев в тлеющую золу очага, начерпала подрагивающим в руке кувшином из бочки воды в подвешенный на металлической перекладине пузатый медный котёл. Прижимая подол, присела у язычков занимающегося пламени. Обняла трясущиеся коленки, и кочергой расшевелила угли, — Ой, боги бездны. Что же это деется-то?