Закопчённый медный бок котла неохотно вернул задумчивый зеленоглазый взгляд вокруг мягкого овала лица, толстую русую косу и озадаченно поджатые губы: «Вот где не доглядела?» Верея выдохнула украдкой и ещё раз прокрутила в голове шаг за шагом: как шла за гостьями в облачке лесных ароматов, как барон галантно распахнул перед ними дверь. Широким жестом пригласил внутрь. Медноволосая молоденькая госпожа тогда смутилась ещё, а та, что чуть постарше, — Сестра что ли? — благодарно кивнула. За их спинами барон бровями пригласил саму Верею внутрь, за гостьями… Идеальная память помогла служанке быстро восстановить картину: стол с подносом яблок — свежие, только с рынка; стулья, высокий шкаф, пара окованных сундуков вдоль стен под покатыми арками окон. Гобелены на стенах. Ароматы отцветающей сирени из сада скрывают запах пота барона. Везде чистота. Ни пылинки. И двери в спальни прикрыты были. Сама же утром и прикрывала. А тут, — Ап! — в глазах на мгновение помутилось, и извольте вам — платья. Ну не было платьев же! Даже тощие дорожные сумки позже внесли.
Верея озадаченно тряхнула выбившимися русыми локонами и попробовала пальцем воду в котле. Тёплая… Само подумалось: «Теплее», — и под весёлый треск поленцев Верея подкинула ещё одно берёзовое. «Теплее и полотенца».
— Точно! — спохватилась Верея, — полотенца! — засобиралась в кладовку.
Тем временем Ратибор пронёсся на серебристо-вороном жеребце вдоль набережной Долгары. Заприметил среди прохожих белый чепчик и знакомое платье цвета неспелой сливы: Злата оправляет на тёплом игривом ветру белый передник, спешит с Мясницкой к хозяйскому дому. Тащит на локте плетёную корзину — тряпица кусищи мяса заботливо прикрывает.
— А, и любят же пожрать её хозяева, — усмехнулся про себя Ратибор. — Тащит, аж от корзинки в сторону отклоняется. — Ратибор попридержал вороного и пустил его шагом. Поравнялся с белым чепчиком на охапке светлых волос. Усмехнулся сверху:
— Душа моя, а я тебя вчера жда-ал.
Злата вздрогнула.
Неподалёку у самой воды присвистнули пацанята, зашвырнули в тёмную воду бечёвку с крючком и засмеялись, а девица на набережной встала как вкопанная. Сдула взмокшую чёлку и, не поднимая глаз, покосилась на потёртые стремена на боку замершей лошади. Укорила:
— Лучше б сегодня помог, Бор.
— Так и не вопрос, — хмыкнуло сверху. Сильные руки сгребли за талию. Под улулюканье патсанят и улыбки прохожих Ратибор усадил пискнувшую от неожиданности девицу боком перед собой. Приобнял, а Злата покрепче вцепилась в корзину. Пискнула:
— Что люди-то скажут? Пусти-и, — и густо покраснела, хотя и не подумала вырываться. Ратибор пустил вороного в шаг. Усмехнулся. Шепнул на ушко:
— А ведь жда-ал.
Злата густо покраснела и стрельнула по сторонам: по лицам прохожих, по шелестящим кронам, по крепостным башням на острове на том берегу Долгары. Поймала рванувший за тёплым порывом подол любимого платья. И с напускной печалью выдохнула:
— Ты вчера с Ташкой… Развратник…
— Так я по работе, — отнекался Ратибор. И тут же получил шипящую отповедь:
— В окно твоё видела, как она по работе на простынях голой стонала. — Дёрнулась, — Пусти, говорю.
— Так ты ж не пришла.
Злата сняла руку очаровательного проходимца с талии. Дернулась. — Пусти, говорю. Ну, пусти уже, прие-ехали. — И зарумянилась ещё больше — война у них с Ташкой за этого проходимца. Повела плечиком — Ратибор растолкал носом густые пряди у ушка девицы и поцеловал в шею. Шепнул, — Ташка, просто работа. Ты же знаешь.
— Болтунья она, твоя Ташка, — всё ещё дуясь, буркнула Злата, а Ратибор помог спуститься у входа в маленький садик у переулка. Шепнул, — Вечером? У меня?
Злата смерила восхитительно очаровательного наглеца презрительной улыбкой. Поправила на локте корзину и, заливаясь пунцом, поспешила в проулок.