…Только не море над головой... Чернота пещеры светится всё ярче, а под ногами щербатые ступеньки. Вниз. Вниз. В капель. Рядом струится вода. Долгара просачивается сквозь камень и её слёзы у подмёток сапог журчаньем влекут за собой. Она оплакивает погибших. Единожды, четверть века назад, заплакала Долгарой пещера. Как и старик-герцог. Как утёрший с лица пыль Яромир. Тогда они смогли. Они поставили печать. Они заперли. И это стоило двух дюжин жизней верных людей. Лучших. Преданных.
Щербатые ступени эхом шагов приведи к болотно-зеленоватой воде. Утопили сапоги по щиколотки в зеленоватую воду и пугливые волны побежали кругами прочь от сапог. Прочь из зеленовато-голубой лужи света. И эхо разгоняющих воду голенищ сопящей одышкой повело старого короля во тьму. К цели. А влажный воздух пещеры сотрясся:
«Ха-ха-ха-а… Ты?.. Ты-ы-ы-ы?»
— Я? — Мира распахнула глаза в покоях третьего этажа гостеприимного барона. Вокруг суетится швея — выверяет длины, обхваты. В пальцах работницы вьётся верёвочка с узелками. Отмеряя, высчитывая, чтобы бессонной ночью с помощницами успеть пошить платье из чудесной, необыкновенной ткани.
«Ты-ы-ы-ы?»
Мира замерла на подставке-скамеечке и тряхнула головой, — Я… — что-то же показалось?
Вестариана на диванчике оторвалась от книги и подняла взгляд на замершую в одной исподней рубахе девицу. Вопросительно вскинула бровь, а Мира тряхнула волосами:
— Наверное, показалось, тётушка.
— Волнуешься?
Мира кивнула.
— Милостивая госпожа, — выдохнула швея, — соблаговолите поднять волосы?
— Соблаговолю, — мурлыкнула Мира и ловко забрала вверх медную гриву.
«Ха-ха-а… Ты-ы-ы?..»
Мира повертела головой — со скамейки всю комнату видно: и порхающую вокруг швею и вытянувшую на диванчике ноги тётушку в домашнем платье, с книгой. Но никого, кто бы так тепло хохотнул. Из распахнутого окна?
«Ты?..»
Мира пожала плечами. Решила: «Наверное, кто-то за окном увидел знакомца».
…А тьма наступает…
Яромир перешёл пещерное озерцо под истязающие в ночных кошмарах переливы смеха. Под хохочущее:
«Оди-и-ин? Ты-ы?»
Буркнул под нос:
— Думала, помощников тебе приведу? — Память швырнула бирюзовой вспышкой. Наливающимися яростью глазами верного рыцаря в свете факела. Обдала свистом его меча к горлу. Искры в стороны — меч на меч… Давно было. Их можно было вернуть? Демоница, когда занимает тело, душу совсем вынимает? Съедает? Яромир засопел и повёл факелом перед носом. Впереди из воды выступают три широких ступени. Пещера заложена стеной из ломаного булыжника с известью. У узкой окованной железом двери с рубином по центру на цепи висит почерневший от времени медный ключ. Манит воспоминаниями. И подойти страшно: врезанный в дуб в центре двери рубин ещё светится. Ещё светится. Совсем тускло. И король рычит в бороду:
— Что ж ты наделала, гадина.
А мрак хохочет, нервируя душу.
Яромир покрутил головой в шуме капели со свода пещеры. Посмотрел на тусклый бирюзово-голубоватый свет, сочащийся из камней над головой, и насторожился: «Плохо. Всё плохо». Суровый взгляд короля упал на прикованный к двери цепью ключ: чёрная патина блеснула медной царапиной…
«Оди-и-ин?.. Ты-ы-ы?.. Дха-ха-ха»
Яромир оглянулся во тьму и подавил дикое желание отступить. Гроб должен быть заперт. А дверь? Её четверть века не отпирали. Огромный сапог короля нехотя встал на скользкую ступень. Раздосадовано пнул зазевавшуюся крысу.
Можно ли было спасти рыцарей?
Пламя факела нервно трепещет.
«Дха-ха-ха-а»
Когда рыцари во тьме разворачивались и нападали на своего суверена, были ли в них ещё их храбрые души?
Подошвы сапог проскрипели песком по второй ступени.
Когда убивал — резал своих или демоницу? Они смеялись, как пьяные.
Яромир прищурился. В зеленовато-голубых отблесках факела чёрная патина ключа сверкнула свежей царапиной меди. А тьма безмолвно хохочет: