— Ты что, мальчик, думаешь, сюда кто без пр-риглашения войти осмелится?
Севериан насторожился:
— Кабинет короля?
— Заходи уже, не томи мои стар-рые кости.
Вестариана и Мира проскользнули в дверь следом за мужчинами. Воран выдернул ключ, и дверь бесшумно затворилась.
Севериан зажёг свечи, помог Ворану добраться из кабинета в приёмную, где старик властвует безраздельно вот уже как полвека, а Мира во все глаза уставилась на тётушку: Вестариана в кабинете брата обняла себя за плечи, обвела взглядом широкий стол, массивное кресло за ним, треножку с медной тарелочкой затвердевшего сургуча на столешнице. Взгляд хозяйки Тихой долины пробежал по сдерживающим натиск ночной прохлады разноцветным стёклам окна в белёсом свинцовом окладе, и замер: на противоположной от стола стене Вестариана заметила портрет… И Мира впервые увидела, как покраснели от сдерживаемых слёз глаза тётушки, как шмыгнул нос, а губы сжались в тонкую нитку горечи. Вестариана окаменела — встретилась взглядом с юной самоуверенной собой на портрете — если бы тогда она только знала, что натворит…
— Никогда бы… — шепнула Вестариана, и Мира вздрогнула от этого шёпота. Заглянула в мысли тётушки и отшатнулась от них: «Добромир, Ярополк, отец», — слишком много горя для одной юной принцессы. Слишком много надежды для одной повелительницы Тихой долины. Разве теперь что исправишь? Со светлых ресниц Вестарианы по щеке покатилась слеза, а Мира никак не решается нарушить созерцание тётушки. Барон позвал. Позвал громче. Заглянул в кабинет. Попросил Миру помочь старому герцогу, и она нехотя оставила тётушку наедине с её терзающими душу воспоминаниями. Тенью выскользнула в приемную и подошла к шумно сопящему со стула герцогу. Старик наполовину съехал с него. Полулёжа, закинул одну руку на брюшко. Вторая безвольно болтается. Только сопение выдает усталость и боль. Он хочет что-то сказать, и барон из-за спины просит:
— Мира, он умирает… Вы умеете читать мысли. Прочтите… Это может быть важно…
— Всё, что сумею, май реир.
Но разве можно отпускать душу вот так? Мира подобрала подол платья, опустилась на колени рядом со стулом и взяла холодные кисти старика в свои ладони. Воран дернулся, попытался отшатнуться, а Мира сильней сжала пальцы. Удержала холодеющие кисти герцога. Заглянула в старческие глаза — паника? Страх?
— Ве… ведьма…ведь…
Да, да, он прав — ведьма. Мира прикрыла глаза. Сосредоточилась. Тепло заструилось по её рукам, потекло по запястьям, кистям, защекотало кончики пальцев, проникло в старческие дрожащие руки, а сапфир на шее Миры нагрелся. Шнурок украшения на шее стал туже, только Мира не думает останавливаться: тепло из самого сердца ведьмы струится по рукам, покалывает кончики пальцев, бьётся на их подушечках пульсом и руки старика теплеют. А сапфир начал жечь, шнур усмиряющим ошейником сжимает шею, мешает дышать… и тёмное нечто снова выглядывает из потаённых глубин души. Теснит сознание. Пытается завладеть телом… а Мира кусает губу и изливает в старика силы. И обжигающий свет сапфира помогает сдержать Тёмную Миру. Когда дышать стало почти невозможно, а пальцы онемели, Воран начал спокойно дышать. Сапфир жжёт алым теплом — будто раскаленная игла входит в горло… а Мира открывает глаза и встречает яростный взгляд старика.
Герцог шипит картавым:
— Ты что твор-ришь, девка?! — старик вырвал руку из онемевших пальцев Миры, и приёмная содрогнулась от звонкой оплеухи.
Мира упала на пол, схватилась за пылающую щёку, и даже вскрикнуть не получается. Только мысленно швырнула: «За что?». Попыталась выдохнуть, но шнурок и обида только выдавили из глаз слезу.
Герцог зарычал:
— За что-о-о? Не сме-ей, ведьма, — замахнулся ещё, а Севериан подскочил к Мире, заслонил собой, помог подняться.
Герцог рычит:
— Я не отдам тебе душу.
Мира натужно всхлипнула. Барон обнял уткнувшуюся в плечо девицу. Рыкнул:
— Воран, вы с ума сошли.
И только тихое сдавленное всхлипывание на ухо: