Из-под ладоней всхлипывает:
— Не.ненави.жу-у-у.
— Ты это, сейчас я… я воды принесу, — Таша вскочила, припустила за тазиком и мягкой тряпицей. Это же сколько Златку отмывать придётся?! За что её так госпожа?
А госпожа в одиночестве нежится на перинах в лучах восходящего солнца. Пальцы в задумчивой неге водят по тёплым простыням. Рядом был Он. Он! Не то, что вечно гуляющий по отдалённым башням и гарнизонам муж-барон. Кареус — мускулистый, требовательный, ненасытный, он всегда рядом! — в его сильных объятьях Везалия таяла почти до рассвета. И повалилась на простыни только когда даже стонать и всхлипывать не осталась никаких сил. Только тогда этот кудрявый и нежный демон позволил ей растянуться на ложе… и гладил… шептал… убаюкивал… Стоило ли это какого-то одного золотого?.. Бросится ли она — баронесса — в объятия морийца ещё?.. Только бы муж не прознал! Честь семьи! Почему ему можно, а ей?! Ей нельзя! Везалия нежится на простынях, и лучи восхода сверкают на медном трёхрогом подсвечнике… и рядом с ним… бутон розы… Ах, Кареус…
Везалия томно потянулась на простынях, вспомнила прикосновение нежных пальцев любовника, увидела трепещущий на сквозняке лепестками алый подарок и зачарованно шепнула восходу:
— Кареус… — ночной ветерок. Он сохранит её тайну. Баронессе невдомёк, что неподалёку бредёт какой-то рыжий Шарцу. Принюхивается к утреннему ветерку, к лакомому запаху пота страсти и спешит по набережной вдоль Долгары, наслаждаясь восходом. Сворачивает на полупустую Перепутицу и, осмотревшись, толкает кованную калитку ухоженного садика. Огибает кусты кровавого барбариса. Спешит под окна трёхэтажного дома белого камня.
Шарц убедился, что с Перепутицы из-за кустов садика его невидно и попробовал мысленно дотянуться до Миры… но зов ответил молчанием. Спит? Шарц сложил ладони у рта и напряжённым шёпотом воззвал:
— Госпожа-а.
Ни ответа, ни шороха в распахнутых настежь окнах под крышей.
— Госпожа-а.
…Тишина. Только ветер перебирает листья кустов.
— Госпожа-а, — прикрикнул посильней Шарцу и в покоях наверху что-то со звоном упало. А госпожа молчит. Но Шарцу настойчив, как верный пёс. Зовёт:
— Госпожа-а.
В комнате упал стул. По писку, Шарц решил, что разбудил незнакомку, и из окна выглянула девица. Откинула русую косу за спину и уставилась на источник шёпота красными от недосыпа глазами. Незнакомка оценила простую серую одежду рыжего у самой стены дома внизу и взмолилась:
— Боги бездны! Тебе чего? Иди из сада пока барон не увидел.
Шарцу опустил руки и старательно растянул улыбку:
— Госпожи дома?
— Иди, тебе говорю, не то слуг кликну. Госпожи ему.
Шарцу принюхался к запахам из отворённого окна, но уловил только запах незнакомки. Отвесил шутливый поклон девице наверху и представился:
— Шарцу, очаровательная реир. Позволит ли мне судьба узнать ваше имя?
В ожидании ответа Шарц принюхался: от девицы так и тянет дремотой бессонной ночи и приторной верностью. Хороша. На вкус бы узнать. А девица вцепилась в подоконник пальцами, высунулась подальше и как-то серьёзно, не по возрасту осадила:
— У судьбы и спроси. Иди, говорю, с миром. Барон узнает и…
— Хорошо-хорошо, — отступился Шарц, — уже ухожу, очаровательная реир. — Уж больно у запаха от девицы решительностью сквозит. Может и правда кого кликнет, а на кладбище потом отсиживаться скучно. Живые — они вкусней, вдруг госпожа разрешит?
И позовёт и поманит.
И позовёт и поманит.
Баронесса Везалия накинула тонко вышитый халат и, сладко потягиваясь, прошлёпала по шкурам к столу. Подхватила за резную рукоять железный колокольчик и сонный дом задрожал тонким переливчатым звоном. Растревожил медлительных слуг, и мягкая тряпица в тазу с водой замерла. Таша в ужасе подняла взгляд на испустившую протяжный стон Злату. Подумала, что, уж точно, ей на глаза госпоже попадаться стыдно — вон как отделала, по всему телу ссадины. Откуда только кровь под ногтями, не уж-то госпожу исцарапала? Колокольчик зазвонил требовательней, и Злата всхлипнула над головой. Зашипела: