— Что вы, господин барон. Тощий, рыжий, не каждый захудалый ремесленник так плохо одет. Я его…
— Прогнала?
Верея кивнула.
— В следующий раз выведай, зачем пришёл.
Служанка всплеснула руками:
— Так он к госпоже приходил. — И вдруг как кольнуло воспоминанием первой встречи — светлая госпожа вроде бы никому бросила: «Шарцу, свежие платья, пожалуйста», — и на тебе, на диванчике расшитые домашние наряды…
Барон поднял голову от Миры:
— К которой, — внимательно изучил круглые изумлённые тёмно-зелёные глаза служанки и повторил: — К которой?
Верея с досады хлопнула полотенцем по подолу:
— Я не узнавала, ваша светлость.
— В следующий раз узнай.
Верея покраснела, кивнула, а барон наставляет:
— Разбудишь, накормишь, и пусть спит дальше. Будешь над ней наседкой.
— Как прикажите, господин барон, — Верея торопливо плюхнулась в книксен, а саму гложет воспоминание о том, что творилось в комнате поздним вечером. Вот прям в центре, на коленях стояла и на голове рука светлой госпожи…
— Верея!
Служанка очнулась:
— Да, ваша светлость?
— Хватит переживать по пустякам. Потом покраснеешь. Ты меня поняла?
Верея торопливо кивнула, призналась себе, что страшно наедине с госпожой, а барон требует:
— Ни на шаг от неё. Только Ратибору с посыльным весть пошли, что я его жду. Поняла?
Тот же настороженный кивок. Зеленоглазый взгляд служанки сосредоточился. Румянец с пылающих щёк ушёл. И барон кивнул:
— Вот и умница, а теперь за дело. Быстро, быстро-быстно, — подгоняя, захлопал в ладоши, и Верея припустила на кухню. В дверях обернулась:
— А светлая госпожа? — оценила суровый взгляд барона и исчезла в дверях.
Когда Севериан нёс на руках юную колдунью, Тарликай уже закончил спешные дела в торговых рядах. Лихо сдвинул набекрень фисту, поскрёб взмокший затылок и, разгоняя синими штанами пыль над мостовой, поспешил к последней не разгруженной обозной телеге. На предполуденном солнце улыбка купца светится ярче золочёных вывесок куадарских торговых рядов, — Это же надо было сделать подарок дочке самого барона Севериана! И жена у него... — куадарец припомнил благородную Вестариану. Поцокал языком, — Какие знакомства… И перспективы. Скоро! Скоро юная госпожа появится в платье из великолепной ткани цвета звёздной ночи, а её скромная улыбка, румянец на щеках, вспыхивающий при любом комплименте, и природное очарование сами будут продавать дорогущую ткань. Тарликай подошёл к телеге и похлопал по широкой морде сонного пуэ. Прикрикнул:
— Минна Ия! Осторожней, Арнавай, — цепким взором купец проследил, как погонщик подхватывает поехавший с телеги рулон ткани цвета багрового заката и подивился: — Умеют же эти Ся давать названия вещам. — Поторопил: — Живей, Арнавай. По два бери, не девка, не надорвёшься!
Здоровяк, молча, покосился на купца и флегматично подхватил на плечо второй рулон в половину своего роста, ухмыльнулся, ведь прекрасное создание толкнуло живчика-купца порывом к телеге, да не простым порывом! Тарликай налетел на борт, удивлённо обернулся и выпалил:
— Минна Ия! Красавица! А глазки очаровательные дома забыла? — поймал за локоток решившую было улизнуть раскрасневшуюся особу и смерил опытным взглядом: без интереса скользнул по мордашке, по мышиного цвета выбившимся локонам, но… Но скромное серо-коричневое платье заставило принять стойку. Тарликай подбоченился, оценил белый передник тонкого льна, украшенный тонкой вышивкой чепчик, и догадался: из пристойных прислужных. А запыхавшаяся девица отшатнулась от оценивающего взгляда цокающего языком чернявого незнакомца, пискнула:
— Пустите, госпожа гневаться будет.
Бледно-зелёные глаза девицы распахнулись в испуге. Купец, под гогот погонщиков подался вперёд. Расплылся в улыбке:
— И кто же очаровательный госпожа столь прелестный особа?
Таша шарахнулась в ужасе, отшатнулась, пискнула, — Баронесса… — запнулась. Сказать, что куадарцы страшные? Нет! Даже улыбки бывают добрые. Но они не та-а-ак выглядят. Обычаи свои у них, странные. И запах… не родной… Таша попятилась. Одно счастье — на торговой площади даже утром людно. Так что девица поджала тонкие губы, а Тарликай пустил в ход всё своё обаяние: